— Я любила его с шестнадцати лет! —
сдавленно и резко ответила она, и в комнате пронесся порыв ветра,
сметая пепел из пепельницы, поднимая занавески до потолка. Василина
вздохнула судорожно, сжала кулаки. — Знала бы ты, сколько я просила
мать отправить меня на заставу, как я выбивала для него
приглашения, как мечтала, чтобы он приехал! Мне никто другой не был
нужен! Я четко, ясно, без сомнений знала, что я люблю его! Пусть
это было безнадежно и невозможно. А у тебя есть Мартин, Марина! И у
Кембритча есть обязательства перед твоей сестрой! И у тебя есть
обязательства перед семьей, перед страной, как бы тебе это ни
претило. Мы Рудлоги, и от этого никуда не деться, мы кровь этой
земли, на нас смотрят, про нас говорят. А сюда мог войти кто
угодно! Твоя горничная! Охрана! Мой муж! Отец! Сестры!
Под моими ногами заледенел пол, и
морозные узоры сплели на нем кружевную вязь. Сила, истекающая из
меня, скручивалась в маленькие вихри, сталкиваясь со стихией
Василины; хлопало открытое окно, а меня все больше трясло от
напряжения. Начали с тонким скрипом трескаться окна, не выдерживая
противостояния двух Рудлог.
Сестра тяжело дышала, пытаясь обуздать
стихию, и с болью смотрела на меня, а я чувствовала подступающие
горькие слезы — от того, что не случилось, от того, что мне тоже
больно, от того, что мне не хватает сил остановиться, и вся эта
ситуация никак не разрешима.
Из-под столика вдруг испуганно тявкнул
щенок, я оглянулась — в голове словно щелкнул выключатель, — и ноги
ослабели, и я осела на пол. Бобби, переваливаясь, подбежал ко мне,
плачуще жалуясь на то, как он испугался ветра и криков. Дурацкий
красный бант все еще был на нем, и я взяла щенка на руки,
всхлипнула и начала реветь.
Сестра была права, но мне было все
равно.
— Мариш, — сказала Вася беспомощно и,
приблизившись, села рядом со мной на пол, осторожно положила руку
на плечо, — ну что же ты не сказала, что все еще не отошла от него?
Ты его любишь?
— А что такое любовь, Васюш? —
спросила я, не поднимая глаз. Сила ушла, резко захотелось спать. —
Если как у тебя с Марианом, то, наверное, не люблю. Но я как
больная хожу после каждой встречи с ним. Не знаю, Вась, не знаю я.
Хочу понять, понимаешь? Что мне делать?
Василина молчала и
хмурилась.
— Он мне не нравится, — призналась
королева со вздохом, — хоть я и признаю его достоинства и верность
короне. Но он сделал тебе больно. Ты, может, его и простила, да я
не могу. Да и что ты знаешь о нем, Марин?