— Так я замужем, лорд, — пропыхтела
женщина из-за кровати. — Разводиться не буду, и не умоляйте.
Выдумали тоже.
— Вот невезение, — огорчился Кембритч.
— Не вести мне здоровый образ жизни. Пропаду ведь без вас, Магда.
Так, говорите, поможете мне сбежать-то?
— Вы мне зубы не заговаривайте, —
отрезала медсестра, разгибаясь. — Хотите убежать — так я вам ни за
что не скажу, что сегодня ночью дежурит Ни́дденс, а он глуховат и
на дежурство без бутылки не выходит. И выход на черную лестницу не
проверяйте, он точно-точно закрыт будет. Но если помрете, то я
приду к вам на могилку и назову дурнем.
— Точно не разведетесь? — льстиво
переспросил Люк. — Вы уникальная женщина! Я вас уже три дня
люблю.
— Да будь я хоть на десяток лет
моложе, — женщина махнула тряпкой, оценивающе оглядев сухощавую и
высокую фигуру собеседника. — А впрочем, и тогда бы не развелась.
Глаза у вас, лорд, вы извините, конечно, как у кошака блудливого.
Мне мой домашний спаниель роднее. Уж точно не буду гадать, с кем он
из соседских кошек ночью на улице гулял.
Люк сокрушенно улыбнулся, и медсестра
погрозила ему пальцем.
После обеда и процедур — врач УЗИ
только удовлетворенно хмыкал, глядя на снимки брюшной полости, пока
Люк, измазанный холодным гелем, терпеливо лежал на кушетке и
поглядывал в потолок, — к Кембритчу заглянул посол Рудлога в
Инляндии, Степан Иванович Хороше́вский. Степан Иванович был кругл,
бульдогообразен и фразы ронял весомые, медленные. На неожиданно
свалившегося ему в штат еще одного помощника он глядел с плохо
скрываемым недоумением. Впрочем, с ним Люк был сама
кротость.
— Я завтра отбываю на церемонию вашего
награждения, — вещал Хорошевский, степенно усаживаясь на хлипкий
больничный стульчик. — Вы можете написать речь со словами
благодарности, Кембритч, я зачитаю королеве.
— Вы так добры, — вежливо сказал Люк,
— так заботитесь о сотрудниках. Но, Степан Иванович, разве не будет
неуважением к ее величеству, если я, совершенно оправившийся после
ранения, пренебрегу ее приглашением?
Посол нахмурился, обдумывая
информацию.
— Здешние врачи — перестраховщики, —
доверительно продолжал виконт, — и я ни в коем случае не хочу
нарушать режим, но и огорчать ее величество повторно не желаю. Вы
же знаете об инциденте на посольской встрече? — Он, словно
волнуясь, сжал руки, и Степан Иванович холодно кивнул. — Я был не в
себе и мне нет прощения, но королева была так добра, что позволила
мне просить у нее извинения на своем дне рождения. Я не успел,
увы.