Полковнику опять сделали какой-то
болезненный укол, намазали грудь и плечи прохладной, приятно
пахнущей травой мазью — и виталист отправил его в сон.
На следующий день Игорь терпеливо
перенес все процедуры, но вместо того чтобы спать, как этого
требовал организм, опять упорно потащился до палаты напарницы.
Открыл дверь. Капитан наконец-то бодрствовала — сидела в койке,
опираясь на спинку, и из большой кружки пила чай, периодически
откусывая от огромного куска вкусно пахнущего пирога. Вся палата
была уставлена цветами — так много было их, что на светлых стенах и
полу плясали разноцветные отблески. И запах стоял
сладковато-горький, цветочно-лекарственный. Стрелковский так
изумился, что даже поздороваться забыл.
— А это откуда?
— А это, шеф, ко мне берманские
гвардейцы ходят, — с иронией ответила Дробжек. Голос ее был слабым,
к вене шла трубка капельницы. — Носят цветы, пироги. Кто хвалит,
кто замуж зовет. Один даже с матерью пришел, в два голоса
уговаривали.
— А вы? — поинтересовался Игорь
небрежно, подходя к кровати. Прямо рядом с напарницей, на тумбочке
стояло блюдо с большим яблочным пирогом.
— А я отказала, — в тон ему сообщила
Люджина. Потянулась, похрустела тонкими кистями. — Поскорее бы уже
в силу войти и уехать отсюда, Игорь Иванович. Сил нет лежать
больше. Короля-то спасли, слышали?
— Слышал, — хмуро сказал Игорь.
Огляделся, взял стул и сел вплотную к кровати, вглядываясь в
бледное лицо напарницы. Выглядела она довольно бодро, несмотря на
заострившиеся скулы и синяки под глазами, а отросшие черные волосы,
взъерошенные после сна, делали ее похожей на ежа. — И про ее
величество слышал. Свенсен приходил, рассказал.
Напарница внимательно взглянула на
него.
— Себя вините, шеф? Вы думаете, если
бы были рядом, смогли бы помешать?
Игорь помолчал.
— Полина, — произнес он суховато, —
это моя ответственность перед той, кому я служил. И мой личный
долг. С которым я не справился.
Люджина словно потускнела, положила
пирог на тарелку.
— Вы сделали всё, что было в ваших
силах, Игорь Иванович, — медленно и осторожно сказала она. — Откуда
у вас к сорока семи годам столько остаточного перфекционизма? И,
знаете, я почему-то уверена, что ее величество вернется. В ней
столько воли и любви, что другое и представить невозможно.
— Мать ее была такой же, — тихо
проговорил Игорь. — Однако погибла.