Люк невесело хмыкнул.
— И не говорите, Жак.
Леймин ушел, а Люк еще некоторое время курил, размышляя и
периодически морщась. Подошел к окну — закрыть его, вдохнул зябкую
морось, брошенную в лицо порывом ветра, и внутри, в сердце,
неприятно резануло. Тянуще, тоскливо.
И здесь беда. Кембритч действительно привязался к старому змею,
несмотря на деспотичность и бессовестные вмешательства в его жизнь.
Люка наполняли восторгом их уроки, и, уж если на то пошло, Луциуса
он уважал как неизмеримо более сильного и хитрого соперника. И
учителя.
Люк налил себе коньяка, вернулся к окну и отсалютовал воющему
ветру.
— За тебя, мой король, — сказал он и выпил залпом. И налил
еще.
Двумя этажами выше ждала его (или не ждала, что вернее) Марина,
и его светлость опрокинул второй бокал и направился к выходу.
Потому что если бы остался тут еще немного, это уже сильно
смахивало бы на трусость.
Часы показывали семь вечера, когда он вошел в свои покои. Пахло
свечным воском и едой, но накрытый стол стоял нетронутым, сверкая
хрусталем и драгоценной посудой, а посреди него раздражающе
возвышался украшенный розочками и вензелями торт. В комнатах царила
мертвая тишина.
Люк, чувствуя неприятный холодок тревоги, распахнул дверь в
спальню. Там было темно, и косой прямоугольник света упал на
кровать. Расстеленную. Его светлость подошел ближе, опустился рядом
в кресло, достал из кармана сигарету и принялся крутить ее в
пальцах.
Марина спала — бледная, прижавшая кулаки к шее, с припухшими
веками и красными пятнами на щеках. Не притворялась, не пыталась
так его наказать. И даже во сне не разгладилась горькая складка у
ее губ. Сейчас, без щитов своей привычной язвительности и гнева,
она выглядела очень уязвимой. Он привык воспринимать ее как равную
и постоянно забывал, что она на двенадцать лет младше.
Подумать только, беременна. Ему странно и немного не по себе
было от мысли, что будет ребенок, но пусть, пусть, что угодно, лишь
бы привязать Марину к себе покрепче.
Люк потряс головой, пытаясь избавиться от мерзкого чувства
собственной ничтожности, нечаянно сломал сигарету, раздраженно
стряхнул с себя табачную крошку. На самом деле Марина была права —
и в своем гневе, и в том, что не допускала его к себе.
— Я такой идиот, детка, — пробормотал он покаянно. Вздохнул и
встал. Сцена должна была быть доиграна до конца.