Следующие полчаса в гостиной его светлости творилось странное.
Люк посидел за столом — сначала на одном стуле, потом на другом,
положил себе на тарелки еды, поел с обоих блюд. Выпил вина из двух
бокалов, с трудом доел второй кусок торта. И, промокнув губы
салфеткой, пошел в ванную.
Там, слава богам, уже было одно влажное полотенце, так что
лицедействовать ему не пришлось. Он просто разделся, принял душ и
вытерся вторым. Нагишом направился в гостиную, взял со стола острый
нож для фруктов и, вернувшись в спальню, надрезал себе руку чуть
выше локтя и аккуратно потер ею о простынь возле бедер Марины.
Заклеил ранку пластырем, вымыл нож и вернул его на место. Выключил
свет и лег рядом, прижался.
Рано для сна — но когда еще она позволит прикоснуться к себе?
Если бы не его глупость… этот день мог бы быть совсем другим.
Счастливым, несмотря ни на что. И сейчас Марина кричала бы под ним,
и поднимала бы на него огромные, потемневшие от удовольствия глаза,
и шептала бы всякие язвительные нежности в своем духе, и они вместе
смеялись бы — и она полностью, вся была бы его.
«И сейчас моя», — думал Кембритч упрямо.
Боги, да ни одна из женщин, кроме этой, ничего в нем не
задевала. Поцелуи, секс, касания ничего не значили. Люк бы забыл об
этом поцелуе с Софи сразу, как он закончился.
«А если бы ты застал ее с кем-то? С блакорийцем?»
Уничтожил бы.
Люк усмехнулся даже с некоторой гордостью. Вот и она… чуть не
убила.
Он прижимался крепче, мягко обнимал Марину за талию, касался
бедер, и ягодиц, и теплой груди — супруга была в сорочке, и
хотелось содрать ее так, что в глазах полыхало, и Люк вздыхал
тяжело ей в затылок.
Нужно было не поддаваться эмоциям, когда она там, у двери,
оттолкнула его, а сжать, и поцеловать, и отнести на кровать, и не
отпускать, пока она не забыла бы все обиды и все слова свои. Но
нет…
Ты же всегда был умнее, Люк.
Нельзя было уходить. Нельзя было оставлять ее одну. И не уйти
было нельзя.
Как же она пахнет… Мариной… теплом, сладостью и горечью… так
пахло на острове Иппоталии. Его любовью.
Вот она, такая, какая есть, его женщина, страстная, едкая, очень
искренняя и в любви, и в ненависти, способная причинить боль, — и
не нужно ему другой. Да и не может быть другой. Как же хочется… вот
так… поднять сорочку, прижаться еще сильнее … боги…