– Позвольте вам заметить, – между тем продолжал горячиться
Микловски, – что в наше время следовать воззрениям времен Великого
фюрера могут только абсолютные ретрограды и глупцы. Сейчас
как-никак двадцать первый век на дворе. Нет, я не спорю – во время
Великой войны Райх был со всех сторон окружен врагами, так что
подобное жесткое отношение в те времена было вполне оправданным. Но
сейчас, во времена гуманности и международной разрядки
напряженности, когда гегемония Райха в Евразии и Африке уже
десятилетия никем не оспаривается, подобный подход…
– Да чушь городите! – ревел в ответ Штольц. – Как может устареть
то, что однозначно и неизменно верно? И не тыкайте мне в лицо этой
вашей гуманностью и разрядкой. Гегемония Райха сильна именно
потому, что мы никому не позволяем…
Алекс наконец-то с трудом сумел оторвать взгляд от лежащего на
асфальте детского тельца, после чего угрюмо покосился на этих
«токующих тетеревов». Черт, у них вообще есть хоть какие-то понятия
о приличиях? Тут в конце концов только что ребенок погиб, а эти…
Но, несмотря на прозвучавшую в начале данного такта их бесконечной
дискуссии апелляцию к «гостю», Штольц и Микловски даже не заметили
его неодобрительного взгляда, продолжая привычно ругаться друг с
другом. Причем, судя по тому, что слышал Алекс, к настоящему
моменту этот спор ушел очень далеко в сторону от произошедшей здесь
трагедии, перейдя в, похоже, куда более интересные для обоих
оппонентов области расовых теорий и их соответствия последним
исследованиям в биологии и генетике… Ему захотелось грубо оборвать
их столь неуместный, на его взгляд, в данной ситуации спор. И Алекс
уже совсем было собрался с духом, дабы действительно сделать это –
как вдруг на улице появилось новое действующее лицо…
– Ы-ы-ы-ы-ммм… – Вылетевшая из-за угла высокая, черноволосая и
статная, но при этом крайне растрепанная женщина, одетая в длинное
платье, украшенное кружевным воротничком, гармонирующим с
накрахмаленным кружевным передником, и в столь же накрахмаленной
кружевной наколке на волосах, сейчас съехавшей на левое ухо, на
мгновение замерла, уставившись неверящим взглядом на детское
тельце, а затем издала придушенный стон и со всех ног бросилась к
мертвой девочке… Подбежав вплотную, женщина упала на колени и
обеими руками буквально сгребла с асфальта то, что осталось от
ребенка, прижимая весь этот окровавленный ужас к груди и никак не
реагируя на то, что из-за ее судорожного движения от трупика
отвалились какие-то куски и упали обратно на асфальт. Алекса еще
сильнее замутило, и он торопливо отвел взгляд, опасаясь, что не
выдержит и сблюет…