Смерть Бека.
Его кровь на моих руках.
Убийство человека, что был мне больше чем цель.
Продажа Мардж в чужое услужение.
Я не желаю быть частью всего этого!
Но сказать все это вслух я не могла. Меня не услышат. Здесь не принимаются во внимание дружба и любовь. Смерть и деньги — главные приоритеты семьи.
— Мой ард, прошу меня понять и не судить строго, — просто проговорила я. — Я доказала свою несостоятельность в качестве клинка, так и не сумев освоить ремесло смерти. Для клана я обуза. Думаю, отец это понимал, поэтому и выкупил мою свободу жизнью.
— Твой отец составил этот договор еще тогда, года ты портила пеленки, — прервал Моро мои разъяснения. — Хочешь сказать — он знал, что ты станешь бездарью?
— Он… просто меня берег… как мог.
Других аргументов, чтобы противопоставить их доводам арда, у меня не было. Мне казалось — это нормально, когда родители заботятся о детях, помогая им самим решать свою судьбу.
— Что ж! — Моро поднял руку, и в зале снова всё стихло. — Есть у кого-нибудь возражения, чтобы наше любимое, но заблудшее дитя, покинуло сей оплот навеки?
Никто не возражал. Молчали все, в том числе и Мардж, которая так и осталась стоять на своем месте, словно столп.
Даже Гакрас сделался безучастным к моему поступку.
Это очень радовало. Покинув клан — я стала ему неинтересна.
— Тогда отпускаю тебя, дитя! — торжественно провозгласил сильнейший. — Можешь идти, кровь отца смыла твое имя с древа рода навеки.
И лава Кроносу!
Ветер, разгоняя полуденный зной, раскачивал кипарисы у ворот. На горизонте собирались грозовые тучи, сбиваясь и клубясь у гор туманным маревом. Мелкие песчинки ползли по каменным плитам, подхваченные небольшими вихрями.
— Все-таки решилась? — на выходе с виллы меня окликнул знакомый голос.
Она стояла в тени колонны. Но голос нельзя было спутать ни с чьим другим. Этот насмешливый и надменный тон с немалой долей обреченности. За презрением к другим она скрывала свою личную боль, как мне всегда казалось.
— А ты вдруг позавидовала, что у тебя такого выбора нет? — не удержалась я, чтобы не куснуть за прошлые обиды.
— Зато у тебя, смотрю, теперь язык развязался! — она немного показалась из тени. По-прежнему красивая и холодная, с жестокими раскосыми глазами.
— А что ты мне сделаешь? — кулаки сжались от нарастающей злости. — Побьешь на пороге собственного дома? Я отвечу теперь — учти, у твоего мужа больше нет надо мной власти. Он только что меня сам отпустил!