Эрвин в принципе не любил долгий зрительный контакт.
Возникало ощущение, что его пытаются просмотреть насквозь: все его
недоговорки и сомнения, всю ложь и весь тот страх, в которых он
провёл последние десятилетия. А сейчас на бывшего хирурга словно с
укоризной смотрел кто-то из его пациентов, и все забытые лица
сливались в одно – в трудно запоминаемые черты, которые память
избегала будто намеренно.
– Что-то личное? – уточнил синтетик, когда молчание
затянулось.
– Нет. – Эрвин тяжело мотнул головой. – Ничего
особого. Отрубило её просто…
Казалось, это было только вчера. Казалось, только
вчера он возвращался с работы по вечерним улицам Лейпцига, и их
город жил мирной жизнью. Война была где-то далеко, и лишь её
отголоски доносились цифровым эхом, распространяясь по сетям. Даже
когда вспыхнуло в опасной близости, власти тянули до последнего,
стремясь как можно дольше оставаться в стороне от нового очага
конфликта, разворачивающегося уже не где-то на другом конце мира, а
прямо в центре Европы.
Когда страшные кадры из новостей ворвались в
реальность, стали ею?..
До сих пор было трудно поверить, насколько быстро всё
произошло – словно стремительно распространяющийся лесной пожар,
следом за которым тут же приходит разрушительное наводнение.
Поразительно, как всего за несколько лет было до основания
разрушено всё то, чего предыдущие поколения добивались
десятилетиями.
– Война до нас тогда ещё только добралась. На
передовой медики нужны были, персонала катастрофически не хватало.
Просто не справлялись с потоком раненых. Многие тогда бежать начали
– думали переждать, когда всё утихнет, чтобы потом вернуться. Все
надеялись, что это временное, скоро закончится. Я остался, сам
подал документы на перевод поближе к фронту. Зря,
наверное.
Согнувшись над разложенным протезом, Эрвин продолжал
единственной рукой с прежней точностью копаться в давно устаревшей,
но всё ещё исправно работающей начинке.
– Как-то раз ночью бомбардировка была, оборону
прорвали. Эвакуацию объявили, но было уже поздно…
Эрвин хмурился, пытаясь восстановить из обломков
памяти хоть что-то.
Обрушивающееся здание рядом с госпиталем. Бетонная
громада оседает медленно, будто во сне, складывается, словно
бумажная игрушка. Уши режет протяжный, пронзительный визг сирены.
Перед глазами мельтешат силуэты, сотрясается земля под ногами,
воздух буквально вибрирует. Крики людей тонут в нарастающем грохоте
и звуках техники. Едкий дым, облака пыли, и где-то высоко над
головой раздаётся глухой взрыв…