Фантом уже стащил с себя изрешечённую пулями
футболку, оставшись в грязных джинсах и ботинках. Подключённый ко
вскрытому разъёму аккумулятора кабель теперь чёрной змейкой
струился по спине. Выступающие структуры корпуса напоминали
экзоскелет, плотно прилегающий поверх аугментики. Чёрно-серые
защитные пластины перемежались с гибкими элементами, под эластичным
покрытием угадывались очертания каркаса и синтетических мышц. Это
всё походило на старые системы «панциря» – искусственной оболочки,
внутри которой функционируют остатки ещё живого человека. Точнее,
должны были бы функционировать. Разработку в своё время бросили на
полпути, не став совершенствовать дальше: люди просто не выживали
долго в такой скорлупе. Год-полтора от силы, как
повезёт…
Вряд ли, конечно, у робота там внутри были какие-то
органы. С другой стороны, кожа и волосы у него определённо были
органическими, скорее всего, на биоматрицах, как и покрытие рук.
Это легко было заметить, достаточно немного
присмотреться.
Лампа подсвечивала лицо, не до конца оттёртое от
грязи и крови. Само по себе оно выглядело совершенно обыденным,
настолько типичное для среднестатистического европейца, что
единственное определение, которое можно было ему подобрать –
незапоминающееся. Такое ощущение, будто где-то видел если не его
самого, то кого-то очень похожего…
Но сколько таких людей? На самом деле, не так уж и
много. Средних почти не бывает, все чем-нибудь друг от друга да
отличаются. Однако где-то в подсознании собирается образ, настолько
усреднённый, что похож одновременно на многих – и ни на кого
конкретного. Настолько запоминающийся, чтобы его было невозможно
вспомнить. Подобные лица редко отпечатываются в памяти; их
подмечают лишь машины, цепляющиеся за мельчайшие детали, да самые
близкие люди, способные узнать знакомые черты среди сотен похожих.
Еле заметная асимметрия в бровях, щетина на скулах. Мелкий узор
кожи, тонкая сетка морщинок, собирающихся в углах глаз, складках у
губ, на лбу – неизбежно накапливающиеся изменения, что выдают
возраст.
Даже не верится, что ему и трёх лет ещё нет: выглядит
и ведёт себя как обычный мужчина, пусть и со странностями,
замкнутый и безэмоциональный. Ну подумаешь, мало ли подобных людей,
мало ли что у них за душой. Но эта неподвижная поза и равнодушный
пустой взгляд пробирали до дрожи, до непроизвольного холода по
спине. Все эти детали, собранные вместе, напоминали бывшему хирургу
о пациентах, попадавших в отделение, где он работал с пятьдесят
первого года – с тех пор как его перевели с обычной кибернетической
нейрохирургии на церебральную. И хотя очевидно несовместимая с
жизнью степень «протезирования» напоминала Эрвину, что перед ним
всё-таки машина в облике человека, а не человек, превращённый в
машину, легче от этого не становилось.