Дальше пришлось мириться. Жить захочешь — не то терпеть станешь,
как говаривала мать. Отец посерчал, конечно, но мать послушал —
терпел, скрипел зубами, но терпел, а потом и скрипеть зубами
перестал. Стерпелось. Такие дела, когда при нем его же жену купец
наяривает, его не то чтобы устраивали, но ведь против обычая не
попрешь. Да и что он сделать мог? Сам же, бывало, под юбки лазал,
когда купцом был. Правда, тогда оно как-то не думалось, что та жена
может быть кого-то или мать чья-то, а он эту бабу вот так, на
глазах…
Самому Митьке такое положение бесправного
холопа[2], считай — раба, совершенно не
нравилось! Он хотел жить полной жизнью и все еще помнил, каково это
— свобода! Был у него внутренний стержень, что не позволял ему
смириться и закрыть глаза на существующее положение дел. Жгучее
желание вернуться к былой жизни соседствовало с чувством
несправедливости, не позволяя мириться с незавидной судьбой.
Отец видел желание сына, только помочь ничем не мог. Разве что
между делом обучал сына уму-разуму — грамоте и счету, дабы легче по
жизни Митьке было. Ну и отговаривал его каждый раз, когда Митька
заводил разговоры о несправедливости и своем желании все изменить.
К шестнадцати годам Митька вполне сносно вел счет и умел читать по
слогам, бегло для самоучки. Вениамин Александрович, знавший о его
обучении, только довольно потирал руками. Знатный ключник растет на
замену Павлушке, хорошего сына воспитал. Дела купеческие ширятся, в
гору идут, и толковые люди нужны всегда, а тут, почитай, на халяву
знатного работника получаешь — любо-дорого смотреть. Потому купец
всячески поощрял занятия. Однако в душе Митьки все сильнее пылало
пламя…
Жизнь предоставила ему шанс в 1550 году, всего через месяц после
того, как ему исполнилось шестнадцать лет.
В тот год у Вениамина Александровича уже были на Митьку
серьезные планы. Купец подсчитывал прибыль, которую мог принести
головастый молодой человек.
Все изменилось в одночасье, когда свет увидел Судебник Иоанна
Васильевича 1550 года[3]. Новый
закон[4] твердо провел черту между
ключником сельским и городским, разделив уж куда конкретней их
правовые статусы в обществе того времени. Отныне городской ключник
больше не именовался холопом и получал свободы, определенные
Государем. Положения родителей Митьки это не изменило, они давно
смирились со своей участью, но для самого Митьки открылись новые
перспективы. Он получил свободу перемещения, чего так не хватало
раньше.