Великого комбинатора несло.

Интермеццо
третье
— Я попыталась настроить дома телевизор, — рассказывает
блондинка приятельнице.
— Получилось?
— Ну как тебе сказать... Кажется, я его настроила против
себя.
Юрий Шмильевич Айзеншпис нажал на
кнопку «стоп» на видеомагнитофоне и выключил телевизор. С этим
телевизором намучились. Решили взять лучший. Спросили в посольстве
— там их куратор присоветовал французский «Томсон». Взяли, включили
— а он чёрно-белую картинку выдаёт. И чего делать? Погрузили в
такси и назад в магазин. Там воткнули антенну, включили. Цветной.
Извинились и назад, кучу денег таксисту отдали, да ещё в багажник
этот гроб не влез — пихали в салон. Пока доставали, потом назад —
всю коробку изорвали. Теперь и не сдашь назад в магазин.
Кроме Альберта Шестернёва с ними был
выпускник МГИМО прошлого года — добыли откуда-то его прямо из
армии, чуть не пинками в самолёт к ним запихали. Зовут сожителя —
Александр Тимофеевич Маленький. Говорит, что предки из Польши,
вернее, с Княжества Литовского, знатным духовенством были. Альберт
на что всё медленно и тяжеловато гундосит, а тут сразу выдал:
— Ты, Санька, не «Маленький», ты —
Архирей.
Так и зовут теперь Архиреем. Сам
Альберт — человек тоже известный, и прозвище его вся страна знает —
«Иван Грозный». В Италии тоже удачно прозвали сразу — Глыбой.
Здоровущий дядька — на полторы головы выше Маленького, и нос эдакий
— греческий. Во Внуково жена с маленькой дочкой провожала. Не
простая жена, под стать «Грозному» — Татьяна Жук, серебряный призёр
последней Олимпиады в Гренобле. Дочке даже года нет — вот и не
решилась Татьяна с мужем в Италию ехать пока. Не то чтобы плакала,
но носик красивый платочком фигуристка знаменитая вытирала.
— Ты это, Танька, не на войну... Как
только, сказали, так и сразу. Там... Квартиру. Ну, ребята. А чё,
деньги будут, я тогда нам, ну, нам с тобой, квартиру-то. Быстро. Ты
это брось! Я же сам...
— Ты там не пей хоть! Ребята, вы его
не спаивайте, он остановиться ведь не может...
Пообещали бдить — а оказалось, что
сильно и не забалуешь, строжайший контроль в этой «Роме». Эленио
Эррера оказался очень жёстким тренером. Альберт, вымотанный после
одной из первых тренировок, плюхнулся в кресло, распарившись по
горячим душем, и прогудел:
— Это концлагерь. Ужас. Я сдохну! Все
сдохнут! Ребята говорят: тренер не понимает, что в «Роме» его
режимы не приживаются. В столице, мол, нужно искать подход к
каждому, а не диктовать условия на всех. Он по стенам на стадионе
свои афоризмы вешает на листках. «Думай быстро, действуй быстро,
играй быстро!», или вот: «Тот, кто не отдаёт всё, ничего не
даёт».