Идущий подле меня Красавчик тоже был
не в восторге. Он явно что-то чуял, и это его тревожило. А
тревожность у Красавчика вызывают только две вещи — медведи и
угроза, которую нельзя растерзать.
Несмотря на запущенность и
одичалость, при внимательном рассмотрении было видно, что
окружающая поместье роща когда-то была небольшим парком. В заросших
кустарником просветах читались расходящиеся от центра лучи-аллеи.
То тут, то там на глаза попадались полуразрушенные покрытые
лишайником статуи и скамейки. Под саваном плюща притаились беседки
и фонарные столбы, давно позабывшие о свете. Но всё же в этом
царстве запустения и тьмы тлела крохотная искорка жизни — под самой
крышей кажущегося мёртвым особняка. До того слабая, что даже я не
сразу её заметил. Возможно, свеча в глубине комнаты с окнами,
завешанными тяжёлой портьерой.
— Нет, — пресёк я попытку своего
оруженосца зажечь фонарь.
— Я себе тут шею сверну впотьмах.
— Ничего, вправлю. Лошадиную жопу
видишь?
— Худо-бедно.
— Вот её и держись.
— Вы хотите войти в дом? Но зачем?
Здесь явно никого нет и уже давно.
— Ошибаешься.
Особняк был шикарен. Но именно что
был. Долгие годы без ухода превратили его фасад в разрушающееся
царство мха и плесени. Непрозрачные от грязи оконные стёкла нижнего
этажа не позволяли разглядеть внутреннее убранство. Но этого и не
требовалось, ведь двери были открыты. План явиться с парадного хода
оказался куда осуществимее, чем я предполагал. Запах сырости и
гнили ударил у нос с порога. И гниль эта была не только древесной.
Подобный букет легко учуять, шароёбясь по не так давно обезлюдевшим
деревням и фортам. Это смрад тлена, кисло-сладкая, раздражающая
носоглотку вонь лежалого трупа, от которой желудок рефлекторно
начинает совершать спазматические сокращения. Прямо как у пацана
сейчас.
— Пресвятая Амиранта... — утёр Волдо
подбородок. — Разит, будто в склепе.
Никогда не бывал в склепе, но склонен
поверить.
— Сегодня останешься без ужина.
— Почему?
— Слишком часто блюёшь, а провиант у
нас не бесконечный.
— Давайте уйдём. Сами же видите, что
здесь пусто. Никто не может обитать в таком месте.
— Тщ, — поднял я указательный палец и
прислушался.
Старый особняк жил, дышал гнилыми
перекрытиями, скрипел вздувшимся паркетом, шелестел отклеившейся
заплесневелой драпировкой. Но было в его звуках и нечто иное,
нечто, имеющее происхождение чуждое естественным процессам распада
— едва уловимый треск, похожий на разряды статического
электричества. Он появился не сразу, но с каждой секундой нарастал,
окружал нас, стоящих посреди тёмной залы перед широкой,
расходящейся в стороны лестницей. Красавчик фыркнул, и по шкуре
пробежала мелкая дрожь, будто его и впрямь шибануло током.