— Эй! — сложил я ладони рупором. —
Есть там кто?! Ольга! Заканчивай этот цирк! Слышишь меня?!
Тишина. Точь-в-точь такая же, как и
пять часов до этого.
— Ну всё, хорош! Я выхожу! И учти — у
меня связка гранат! Вздумаешь дурить — за мной не заржавеет! —
пошарил я в тумбочке, но, не найдя ничего похожего, просто, скрутил
простыню и обвязался ею на манер пояса смертника. — Поднимаюсь!
Отошли все на три метра!
Я схватился за баранку запора и,
глубоко вздохнув, крутанул. Крышка со скрипом приподнялась, но
вместо полукруга из ботинок чертовски терпеливых недоброжелателей я
увидел...
— Какого... — только и сумел я
выдохнуть.
Перед моими глазами была покрытая
лишайником каменная кладка. Каменная — чёрт подери — кладка! На
моём пароходе! Это что ещё за пиздец?! Я откинул крышку и
приподнялся на локтях, озираясь. Кругом чёртов замшелый камень, а
руки вместо родной текстурированной стали опираются на гнилые
воняющие сыростью доски. Что... Как.. Я задрал голову кверху и чуть
не рухнул на обмякших ногах. Там, над головой, сквозь свинцовые
тучи проглядывало противоестественно громадное кроваво-красное
солнце.
Ёбнутый? Этот вопрос возникает у
каждого, стоит точки зрение оппонента не совпасть с его
собственной. Ёбнутый — универсальный ответ на любое непонимание.
Ёбнутый — выход из любой затруднительной ситуации. Но что делать,
когда «ёбнутый» — ты сам?
Этому должно быть рациональное
объяснение. Невозможно оказаться в ситуации не подчиняющейся
логике, хоть какой-то. Так, спокойно, — поднялся я и подошёл к краю
невысокой идущей по кругу стены с узкими похожими на бойницы
прорехами в ней. — Похоже на крепостную башню, прямо как из той
книжки про проклятые мечи, — я невольно хихикнул, но даже эта
сомнительная весёлость быстро сошла не нет, стоило оглядеться
вокруг. А там в обе стороны от башни шла всамделишная, хоть и
порядком обветшалая крепостная стена, внутри которой был крепостной
двор, со сраным штурмовым коридором, так же известным мне
откуда-то, как «мясобойник», и в глубине всего этого средневекового
дерьма возвышался натуральный донжон. Крепость стояла посреди
пустоши, на небольшом возвышении, а далеко-далеко за пустошью, на
самой линии горизонта, чернел лес.
— Чтоб меня... — провёл я ладонью по
лицу, лелея робкую надежду, что открою глаза и наваждение исчезнет,
но вместо родимого «Альбатроса» узрел только кровь на пальцах.
Должно быть, брызги стекла в рожу угодили. Странно, что не замечал
этого, просидев пять часов в каюте. Каюта! — вспыхнула вдруг в
мозгу отчаянная мысль. — Я сейчас вернусь в каюту! А раз я в каюте,
значит, я на «Альбатросе», и вся шизофреническая поебень вокруг
нахер исчезнет!