— Эй! — отвесил я укурку сутенёрскую
оплеуху, чем быстро привёл в чувства. — Слушай меня, — схватил я
его за плечи, предварительно натянув воротник себе на нос. — Дыши
через ткань. В пару что-то есть. Понял?
— Да, — кивнул Тьерри и обмотал морду
шарфом.
— Как нам его опрокинуть?
— Что?
— Сраный чан, разумеется. Ты не
говорил, что он громадный.
— Думаю... — повертел Живоглот башкой
по сторонам. — Никак. Но мы можем его вычерпать, — взял он с крюка
на стене большой половник, а мне всучил какую-то поварёшку.
— Шутишь?
— Давай. Мы справимся.
Живоглот решил воодушевить меня
собственным примером и на полном серьёзе взялся черпать половником
ведьмовской супец. Я для приличия тоже немного поработал
поварёшкой, но быстро почувствовал себя идиотом и бросил. К тому же
местную звуковую композицию, состоящую из треска печи, бурления
супа и шлепков мяса о метал, дополнил скрип сильно похожий на шаги
по дощатому полу кого-то тяжёлого. И они становились всё ближе.
Наверное, у каждого в своё время
случалась такая ситуация, когда пришёл на стрелку, прекрасно зная,
чем всё закончится, но в самый неподходящий момент приспичило
поговорить. Потому что... Ну... А чё сразу в залупу-то лезть?
Порамсим, да разбежимся. Да? Эй, спокойно-спокойно. Давай без
резких... В следующее мгновение мир обычно переворачивается и
темнеет. А потому что нехуй трещать, когда никто не собирался тебя
слушать.
— Проклятье! — тоже различив шаги,
Тьерри бросил половник и вытащил свой кошкодёр.
Я стоял чуть дальше от лаза и не
видел того, что видел он. А увиденное здорово впечатлило Живоглота.
Кровь отхлынула от головы, кошкодёр заплясал в трясущейся руке:
— Яалла, ты не... Погоди, я всё
объ...
В лаз влетело нечто, напоминающее
ворох старого тряпья, и снесло Тьерри, как довоенный экспресс
зазевавшегося мальчугана — читал в газете. Живоглот совершил
замысловатый пируэт и бухнулся в чан. Кипяток быстро привёл его в
чувства, а мне за воплями и брызгами «посчастливилось» улучить
момент, чтобы рассмотреть из своего угла нашу стряпуху.
Первое, что бросилось в глаза —
морда. Да, она была слишком сильно вытянута, чтобы назваться лицом.
Хотя, можно было бы ещё описать его, как рыло. Не знаю, какой
вариант точнее. Из-под драного капюшона наружу торчало нечто
среднее между собачьей и свиной харей частично покрытой бурой
шерстью. Лишённые растительности участки кожи были чёрными. Или...
не кожи? О да, это было мясо. Гнилое и сухое до того, что даже не
блестело на свету. Оно расслаивалось от сухости, перемешивалось с
шерстью болтающимися лоскутами. Съёжившийся почти человеческий нос
торчал над крупными выпирающими вперёд зубами, похожими на
лошадиные. А в глубине капюшона плясала пара отражённых огоньков.
Тело ведьмы тяжело было сравнить с чем-то из ранее мною виденного.
Влетев в лаз, она опиралась на руки — длиннющие и жилистые, с
узловатыми когтистыми пальцами. Но оказавшись внутри, разогнулась,
и полтора метра роста резко превратились в два с лишним. При этом
её голова всё ещё была значительно ниже горбатого хребта, а
держалась эта жуткая мразь на козлиных ногах, оканчивающихся чем-то
средним между копытами и частично ороговевшими пальцами. Лицезрея
такую «красоту», я отдал должное мужицкой силище безвременно
почившего Рамона.