Невдалеке раздались голоса и послышались звуки ударов.
Переглянувшись, Шереметьев с Долгоруким поползли в том направление,
жалея о том, что травка только-только начала пробиваться из голой
земли и спрятаться в ней не представлялось возможным. К счастью, на
пути их следования оказался роскошный куст бузины, ветви которого
были настолько густо переплетены, что даже без листвы, он довольно
неплохо закрыл собой молодых людей, осторожно выглянувших в щелки,
между ветками.
Старые вояки сидели на земле, связанные с огромными фингалами
под глазами, а перед ними расхаживали пятеро человек,
принадлежность которых по одежде ни Шереметьев, ни Долгорукий не
смогли определить, слишком уж надетые вещи не вязались ни с одним
из знакомых им образов.
— Еще раз спрашиваю, вы кто и куда направляетесь? — один из
пленивших денщиков людей стоял напротив них, и задавал вопросы
негромким голосом.
— А я в который раз тебе отвечаю, беглые мы. Коней вот свели у
князя и подались на волю, — ответил Митрич за обоих.
— Вот так свели таких коней, и никто за вами даже погоду не
организовал? — в ответ Митрич как сумел пожал плечами, что из-за
связанных за спиной рук было сделать затруднительно.
— Дык, кто ж их господ-то поймет? А у князя Черкасского денег
куры не клюют, у него поди цельная конюшня, что тот дворец. Он еще
долго коняшек не хватится, ежели вообще хватится. Не Цезаря же
государева мы со двора свели, — при упоминании о государе, стоящий
напротив пленников мужик так сморщился, словно клюкву неспелую
раскусил. — А вы кто, люди добрые сами будете-то? — спросил мужика
Митрич. Тот замахнулся, и Ванька сжал кулаки, но удара не
последовало. Мужик внезапно опустил руку и усмехнулся, глядя на
связанных уже не молодых людей.
— Мы-то? Мы ближайшие слуги государя-императора Петра
Алексеевича, коего тати из князей держат в крепости в Кронштадте, —
высокопарно провозгласил мужик, а Петька недоуменно посмотрел на
Долгорукого, который только плечами пожал.
— Ого, страсти-то какие говоришь, мил человек, — протянул в
ответ Иваныч. — Токма чудится мне, что брешишь ты. Я-то Цезаря, про
коего дружок мой недавно баял, своими глазами видал. Зверь, а не
конь. Того и гляди из ноздрей пламя рванет. Не пустил бы он к себе
никого, акромя государя, а он на днях прогуливался с молодой женой.
Уединения видать искали, но энто дело молодое, да и наследник трону
надобен. Так что, брешешь ты про государя-то.