— Это лучшая награда для меня, государь, Петр Алексеевич, —
улыбнулся Брюс. — Думаю, что прибор можно будет поставить в
приемной, дабы принимаемые сообщения, которые пока являются частью
эксперимента, не тревожили тебя понапрасну.
— Да, думаю, что это будет хорошей идеей, — я посмотрел на
вошедшего в кабинет Митьку, который ухмыльнулся и подошел к столу,
чтобы забрать телеграф. Провод был в тканной обмотке, причем
использовали плотную джинсу. Но, конечно, лучше бы это был каучук.
Ничего, скоро все будет, включая и каучук, а пока моя мечта хоть о
какой-то связи с отдаленными районами, похоже, начала
осуществляться.
«Сегодняшнее происшествие всколыхнуло всю Москву, а за ней и
всю Российскую империю. А как им было не всколыхнуться, ежели прямо
на выходе из Китай-города состоялась прямо как на древнем вече
сходка стенка на стенку, в коей приняли безобразное участие с
битием рож и вырыванием волос и бород всеми уважаемые ученые мужи,
построившие по велению государя нашего Петра Алексеевича
Университет, дабы учить отроков наукам различным и вельми важным
знаниям. Другая стенка состоялась из попов наших, кои кадилами
сумели махать, что былинные воины кистенями, повергая врагов своих
направо и налево. Кроме этих без сомнения ценных поданных государя
нашего Петра Алексеевича, не менее ценные вои, что личную дворцовую
гвардию составляют, пытаючись разнять этих петухов окаянных, сами
стали участие незнамо для себя в махаловке той великой принимати. И
ежели бы государь на жеребце своем Цезаре не навел порядку среди
овец своих заблудших, мы могли бы к скорби великой и не досчитаться
кого, а так не досчитались лишь зубов, выбитых в ходе забавы энтой.
А уже как государь наводил порядок, и нагайкой, и ногами, и
кулаками да прямо в рыло смердящее, посмевшее на царственную особу
лапу свою задрати... Уж так стать свою показал, что вашему
покорному слуге стало известно по большому секрету, многие дамы,
видящие тело молодое, бесстыдно оголившееся в ходе вразумления
каким-то ополоумевшим попом, коий с государя камзол сдернуть сумел,
и рубаху белоснежную порвав, в обморок спасительный рухнули из-за
стеснения в грудях. Хотя, не исключается вероятность слишком сильно
затянутого корсета, но она маловероятна...»
— Какая сука это написала?! — заорал я, отшвыривая в сторону
злополучную газету, и охая, когда висок уже привычно прострелило
острой болью. Митька тут же протянул мне платок, в который
завернули лед, вытащенный специально из ледника, и который уже
успел подтаять на серебряном подносе, стоящем на маленьком столике
возле окна. Я схватил платок со льдом и с облегчением приложил его
в подбитому глазу, который жутко болел, и я им вдобавок плохо
видел. Хорошо еще, что не переломал себе ничего «усмиряя дурное
стадо этих баранов», которые вчера такую бучу устроили.