Командир конвоя отдал приказ разнять мутузивших друг друга с
упоением людей, максимально щадящим образом, потому что прекрасно
знал, что за каждого из них, даже за придурка Шумахера, я его на
башку укорочу — их слишком мало в Российской империи по-настоящему
грамотных и образованных людей, чтобы можно было позволить себе
потерять хотя бы одного. Проблема заключалась в том, что бьющиеся
на площади ученые со священниками вовсе не хотели, чтобы их
разнимали. Многовековая классовая ненависть именно в этот день
нашла выход и теперь они вымещали друг на друге все те обиды, что
были даже не конкретно этим ученым конкретно этими священниками
нанесены. Не прошло и минуты, как гвардейцы увязли в принимающей
непредсказуемый оборот безобразной драке.
И как раз на этой мажорной ноте я решил покинуть Кремль.
Одновременно с этим телега, в которую забросили не полностью
опустошенный шар Эйлера, была буквально атакована с двух сторон и
не выдержав такого отношения, опрокинулась навзничь. Воздух с шумом
вырвался из-под купола, а само падение сопровождалось сильным
стуком, который напомнил взрыв. Цезарь до сих пор окончательно не
оправился после той засады, и если на поле боя он ждал, что сейчас
начнет взрываться вокруг множество снарядов, и хоть и вздрагивал,
но все же мог себя перебороть, то вот так внезапно. Я не знаю,
может быть он в этот момент вспоминал резкий, бьющий по ушам до
контузии звук, пришедшую после него волну, которую он не мог
выдержать, заваливаясь на землю. Услышав нечто похожее в то время,
когда он вот-вот уже намеривался понестись вскачь, Цезарь резко
остановился и поднялся на задние ноги, начав бить в воздухе
передними. Ну а я не ожидал, что он так себя поведет, и принялся
махать рукой, с зажатой в ней нагайкой, чтобы удержаться в седле и
не вылететь из него ласточкой. Но как бы я не старался, падения
избежать не удалось, но я буквально своей пятой точкой почувствовал
этот момент и сумел сгруппироваться, отшвырнув нагайку в
сторону.
Какой-то поп, рядом с которым все и произошло, узнал меня и,
всплеснув руками, принялся ловить, но поймал только камзол, в
который вцепился своей огромной лапищей, сгребая вместе с ним
рубашку и даже чуток кожи, оставив весьма интересный синяк под
лопаткой, за который мне еще предстоит как-то отчитываться перед
женой в том случае, если синяк этот не сойдет к моменту ее
возвращения. В итоге на земле мы оказались вместе с попом, а я ко
всему прочему еще и голый по пояс. Уж не знаю за кого меня приняли
приблизившиеся уже изрядно потрепанные участники драки, но, не
успел я подняться, как мне в глаз прилетел чей-то кулак, возможно
даже Михайлова, который прорывался ко мне, метеля всех, кто под его
кулаки попадался. Ну вот тут я не сдержался и душу отвел, раздавая
оплеухи всякому, кто приближался ко мне, не разбирая, кого я вообще
бью. Кадил у святош, кстати, не было — это художественное
преувеличение настоящего художника Александра Кожина. В конечном
счете озверевший Михайлов навел порядок, и всех участников утащили
на правеж к чрезвычайно раздраженному Ушакову. Когда все
успокоилось, и я стоял, тяжело дыша с расплывающимся на пол-лица
фингалом и сбитыми костяшками на сжатых кулаках, оказалось, что
меня все это время опекали четверо гвардейцев, изрядно потрепанных,
но не подпустивших никого к моему телу, кроме самого первого
энтузиаста, сорвавшего с меня одежду. Но там был настоятель храма
Василия Блаженного, как именовался этот храм в народе, и
заподозрить в нем хулу... Такое даже Михайлову в голову не
пришло.