— А где я могу помолиться на ночь? — спросил францисканец.
— И я должен соблюсти обряд, — сказал Григорий, вспомнив, что он
тоже из монашеского братства, хоть и из военного.
А значит, если он не будет соблюдать внешне здешние правила, то
окружающие этого не поймут. Хотя, конечно, сам Родимцев никогда
набожным не был, но и воинствующим атеистом тоже никогда себя не
считал, а относился к религии, как к народным традициям, которые
необходимо уважать. В то же время, бабка его со стороны отца была
верующей, а прадед со стороны матери даже имел сан дьякона и служил
в каком-то монастыре до революции. Потому, нечаянно попав в
тамплиеры, Григорий не испытывал никакого дискомфорта оттого, что
тут молитвы являются чем-то вроде обязательного атрибута военной
службы храмовников.
Хозяин отнесся с пониманием и провел их в маленькую домовую
часовню. Там перед мозаикой на стене, изображающей Деву Марию, на
притолоке горела свеча в бронзовом подсвечнике. А рядом стояло
небольшое серебряное распятие. Возле этого импровизированного
алтаря францисканец перекрестился. И начал читать нараспев странную
молитву:
— Благословенный Господь, научи наши руки битве, приготовь
персты наши к брани. Бог есть учитель наш для войны и для
ополчения. Научи нас, Господи, победе. Дай силу нам преодолевать
врагов и побеждать их. Господь крепкий и сильный, Господь свирепый
в бою, пошли нам помощь в борьбе с враждебными силами, против тьмы
века сего, против духов злобы подземной. Ибо полчища истинных
неприятелей не одной с нами природы и невидимы для нас. И борьба
наша происходит не за что-нибудь незначительное и мирское, а за
спасение или погибель Света Небесного. И потому пошли нам, Господи,
высшую помощь!
В тишине домовой часовни, возле маленького алтаря, такие
торжественные моления звучали совсем необычно. Григорий и дон
Карлос стояли по обе стороны от монаха, внимая каждому его слову, и
крестились католическим способом в такт его словам. Но,
францисканец не обращал на них никакого внимания. Глаза брата
Иннокентия были широко открыты, он смотрел на мозаику-икону на
стене, но казалось, что взгляд его, проходя стену насквозь,
теряется где-то далеко в ином мире. Ладони монаха были сложены
перед грудью в характерном жесте молящегося, но, когда он закончил
молиться, огонь свечи неожиданно вспыхнул и загорелся неожиданно
ярко. Тогда монах прекратил молитву, опустил руки и сказал: