А на самом деле? Что ей нужно на самом деле? Будь это кто
другой, Гуннар решил бы — хочет, чтобы в жены взял. Чтобы на шею
гривну, волосы под платок, все, как у людей, жить-поживать, да
детей… Только Вигдис от такой жизни взвоет через полгода, впрочем,
как и он сам. Да и…
Одаренные не имели права давать обеты перед лицом Творца — те
самые обеты, что связывают двоих до конца жизни. И Гуннар не
замечал, чтобы их это огорчало. Большинство одаренных вообще не
утруждали себя хоть сколько-то долгими отношениями: приглянулись
друг другу, провели вместе ночь, через пару дней приглянулся кто-то
другой… Ингрид с Эриком выглядели скорее исключением. У одаренной
пары не могло быть детей и те, кто хотел семью, нормальную семью,
искал себе кого-то без дара. Кого-то, кто готов был наплевать на
шепотки и сплетни. Впрочем, женщинам, связавшимся с одаренными,
многое прощалось.
Так вот отец Вигдис прожил с ее матерью много лет, вырастив
двоих детей. Оставался бы с ней и дальше, если бы не холера — по
рассказам, он сгорел за считанные часы, потеряв способность плести,
и, значит, исцелить себя, прежде, чем понял, что болен. Позвали за
помощью, но больной в охваченном мором городе был не один, и
целитель дойти не успел.
Гуннар помнил, как они с Вигдис вернулись в город через три года
после того, как уехали. Он взялся ее проводить — и вовсе не потому,
что ему пока некуда было идти, ведь снять комнату на постоялом
дворе — дело недолгое. Каково ей было идти домой и объяснять
родителям, что сталось с братом? Гуннар помнил, как в проеме двери
выросла сухощавая женщина, очень похожая на Вигдис, и, окинув их
взглядом, спросила:
— А где Орм?
— Орм не придет, мама, — тихо сказала Вигдис. — Пошли за папой,
и я все расскажу.
— Папа тоже не придет.
Женщина заплакала, Вигдис обняла мать, повела ее в дом, коротко
оглянувшись — мол, извини, а Гуннар так и остался стоять столбом,
ощущая себя лишним, беспомощным и бесполезным.
Жалела ли мать Вигдис, что так и не надела свадебной гривны,
которую отец ее детей не смог бы ей подарить, даже если бы и
захотел?
Зря он вспомнил. Наорать бы, сорваться: в конце концов, чем он
заслужил все эти упреки, и, главное, нашла когда… Но злость
схлынула, отставив лишь усталость, и Гуннар негромко добавил:
— Я не могу быть таким, как вы, просто потому, что дара мне не
досталось. И то, что сойдет с рук вам, мне припомнят. Да и не хочу
быть таким, если уж совсем начистоту. Ты это знаешь. — Он помедлил,
точно перед прыжком в холодную воду. — Какой есть — такой уж есть,
другим не быть. Оставайся или уходи, держать не стану.