Только одному Творцу ведомо, что он будет делать потом. Но это
будет потом.
Вигдис вдруг стремительно шагнула вперед, ткнулась головой в
плечо.
— Я просто до смерти перепугалась за тебя, и успокоиться никак
не получается.
Гуннар прижал ее крепче.
— Неделя прошла. Я жив. Давно пора было…
— Как у тебя все просто. Мамы месяц как нет, я и по ней не
должна больше плакать?
— Сравнила. Мать у тебя одна была, а мужиков… — он осекся. —
Прости. Я не то хотел сказать.
Вигдис отстранилась, отворачиваясь, обхватила себя за плечи.
— Но сказал именно это.
Гуннар обнял ее со спины, зарылся лицом в волосы, пахнущие
розовой водой. Повторил:
— Прости. Я правда не о том. — Как это у нее выходит? Ни с того
ни с сего начала она, а извиняется он. И, главное, было бы за что.
— Просто… Когда-нибудь все равно…
Все, что он умеет, и умеет хорошо — убивать. А людям, как ни
удивительно, обычно не нравится, когда их пытаются убить. Так что
когда-нибудь кто-то другой окажется сильнее, только и всего. Гуннар
сам выбрал этот путь, когда сбежал из пансиона, куда его определила
мать, поняв, что первенец надежд не оправдал, так что чего теперь
жалеть?
— Не надо. — Вигдис поймала его руки. — Не говори так. Ты — все,
что у меня осталось.
— Врешь, — улыбнулся Гуннар, прихватывая губами ее ухо, девушка
хихикнула — щекотно. — У тебя друзья. Полгорода знакомых. У тебя
есть занятие, в конце концов, которое тебе нравится, я же вижу. И
хорошо, что врешь.
Творцу ведомо, он не тот, кто стал бы смыслом чужой жизни, как
бы лестно это ни звучало по-первости.
Она развернулась, заглядывая в глаза:
— Я просто хочу быть с тобой.
— Ты и так со мной.
— Засыпать рядом с тобой. Просыпаться рядом. Разве это
много?
А разве мало? На самом деле потесниться нетрудно, причина была
не в том. Гуннар не слишком любил, когда она оставалась на ночь.
Рядом с ней не удавалось выспаться — и не потому, что засыпали под
утро, примерно в такое время он обычно и ложился. Но Вигдис была
ранней пташкой, и каждый раз, когда она оставалась у него, Гуннар
продирал глаза невыспавшийся и злой.
Проснувшись ни свет ни заря Вигдис, как бы поздно ни заснула,
уставала лежать тихонько и пыталась «незаметно» выбраться из
постели. Незаметно не получалось никогда. Хоть она и двигалась
почти бесшумно, Гуннар все равно подскакивал от малейшего шороха —
повадка, несколько раз спасшая ему жизнь, и не только ему. И пока
он пытался отпиться жуткой черной дрянью, привезенной из восточных
земель, и перебирал способы уйти из жизни быстро и безболезненно,
чтобы никого не видеть и не слышать очередным ранним утром, Вигдис
щебетала птичкой, вызывая желание запустить в нее кружкой, а то и
чем потяжелее. Все-таки слишком разными они были, чтобы легко
ужиться.