Из-за поворота навстречу вышла
живописная троица в таких же «сказочных» костюмах: впереди
шествовал самый натуральный боярин в тяжёлой, крытой зелёным
сукном, шубе, с высоким расшитым золотом воротом размером со спинку
детского стульчика и такими же золотыми оплечьями, сверкающих в
факельном свете не хуже маршальских погон. Рука, обтянутая красным
рукавом, просунутая в длинную прорезь рукава этой шубы, крепко
стискивала посох с его рост (если, конечно, не считать высокой
бобровой шапки сантиметров тридцати пяти высотой). Благообразное
лицо с хитрыми карими глазами было окаймлено густой, но аккуратно
подстриженной бородой и столь же густыми усами под прямым
породистым носом.
Чуть позади боярина шли двое
бородатых мужиков, каждый в толстом стёганом доспехе с нашитыми на
груди металлическими пластинами — по-моему, такой называется
тегиляем. Один держал над плечом начальства горящий факел с
железной «корзинкой» на рабочей части, второй, повыше, тащил на
плече совершенно музейного вида
карамультук[2] в паре с металлической
сошкой-рогулькой[3]. Наискосок груди, как
пулемётная лента у матроса из революционных времен, у дядьки висела
перевязь с полудюжиной длинных деревянных подвесок.
Похоже, троица не ожидала встретить
меня с сопровождающим: глаза боярина забегали, он дёрнулся, как бы
собираясь развернуться и удрать. Но тут же низко склонился, в
поясном поклоне. Тут же, содрав с голов шапки, переломились в
поясницах и его слуги.
– Здрав будь, Государь! —
Выпрямившийся представитель феодальной верхушки стоял, смиренно
опустив взор, но костяшки пальцев, вцепившиеся в посох, заметно
посветлели, как будто он непроизвольно норовил сжать кулак.
Странно…
– И тебе здравия, княже Димитрий
Иоаннович! Чего ты взыскался в сию пору, почто по сеннице бродишь в
час неуказанный?
Странное звучание! Вроде и по-русски,
но слова будто из «Псалтыри». Давненько я такого не слышал… Мой
«сосед» по телу, которого, оказывается, величают «государем»,
вопрошает собеседника требовательно — явно имея право спрашивать, —
но не сурово. Скорее для порядка, чем с желанием «вставить
фитилЯ».
– Не вели казнить, Великий Государь!
Аз, холоп твой, службу твою исполняя, уже всё прознал, яко набат
прослышал. То во граде ненароком пожар приключился, вот народишко и
шумит. Не об чем, Государь, беспокоиться!