Ну что ж, попробуем жить!
И снова всё начало погружаться в
чёрный ил…
Ну уж дудки! Стоять! Так пропадёшь из
сознания, а вернуться будет и некуда: уже из пушки царским прахом
бабахнут.
Напрягся, стараясь не допустить
черноты в разум, представил пляшущие языки красно-оранжевого
пламени, мысленно словно погнал струю воздуха в огонь, добиваясь
постепенного посветления, пока всё в голове не стало
обжигающе-белым, словно полоса раскалённого металла…
Судя по обстановке, времени прошло
совсем немного: минута, две, от силы — пять. Я — на этот раз,
действительно, я, а не моё тело — стоял, держась рукой за прикрытую
половинку двери в горницу. Прямо передо мной стояли, частично
перекрывая обзор двое алебардщиков, остальные немцы выстроились на
расширяющейся книзу короткой лестнице, направив оружие на
сотрясаемую мощными ударами вторую дверь, ведущую на улицу.
– Басманов, где мой меч? — Голос мой
прозвучал на удивление ровно. Значит, то, что называют «душой» уже
не только прописалось в мозгу, но и может теперь брать под контроль
голосовые связки, лёгкие, губы — всё, с помощью чего человек может
разговаривать? Это хорошее дело. А ну-ка… Отпустил край двери и
спрятал руки за спину. Двигаться тоже могу свободно? Вообще
замечательно!
Под очередным ударом входные двери
распахнулись и на площадку перед лестницей ломанулось несколько
десятков бородачей в разнокалиберных доспехах с топорами на длинных
рукоятях, саблями, булавами-шестоперами и прочими приспособлениями
для радикального сокращения человеческой жизни. У некоторых за
широкими кушаками торчали пистоли, а человек семь вооружились
здоровенными ружьями с дымящимися фитилями. Из эдакого в «десятку»
целиться не обязательно: калибр такой, что два пальца в дуло войдёт
спокойно, а тонких женских — и все три! Так что куда бы ты ни
попал, противник или труп или инвалид первой степени с гарантией.
Вот только сейчас я нахожусь не с той стороны приклада, и это
неприятно…
Нападающие, увидев перед собой острия
алебард, смешались, резко притормозив свой порыв. Раздалась
недовольно-испуганная матерщина. На минуту отлегло от сердца,
мелькнула наивная мысль: неужели обойдётся?
Но тут же по немецким наёмникам из
толпы дали несколько выстрелов. Кто-то упал, строй рассыпался и
алебардщики, многие побросав оружие, бросились в боковые коридоры,
пропуская атакующих. Руководил новым натиском облачённый в дорогой
кольчужный доспех со стальными пластинами, прикрывающими грудь и
живот рыжий бородач с островерхим шлемом на голове. Потрясая мечом
и здоровым осьмиконечным распятием, он басовито орал, подбадривая
своих сторонников: