– Госуда-арь?! — Бухнулись мужики на
колени, закланялись, касаясь земли. — Смилуйся, прости, Великий
Государь! Не признали! Как же так вот — явился неведомо, без бояр,
без рынд, без поезда[5]?! Мы людишки
мизинные, зрим тебя впервой!
Ну, прямо как стрельцы давеча. Что за
порядки такие: на карачках ползать? Надо будет с этим делом как-то
радикально разобраться. Но — позже. Не до того: того и гляди злые
дядьки поймать могут, а потом сожгут моё новое тело и из пушки
стрельнут.
– Подымайтесь-подымайтесь! Довольно
поклоны бить! Недосуг нам: в Стрелецкую слободу спешим. За сколько
отвезёте?
Начавшие было вставать паромщики
вновь кинулись на колени:
– Смилуйся, Великий Государь! Да
разве можно с Помазанника плату требовать! То нам честь великая, и
чадам нашим, и внукам-правнукам!
– Я кому сказал: подымайтесь!
Звать-то вас как?
– Епишка я, холопишко твой, Великий
Государь, из черносошных. А это — брательник мой меньшой, Сысойка.
Попустительством Господним перевоз тут содержим для людишков.
– Ну, раз перевоз держите, так
перевозите. Сколько ждать-то можно?
– Слушаем, Великий Государь! Изволь
на самолёт ступить своей ноженькой! Сысойка, убей тебя гром, ну-ка,
устели рядном, дабы Государю Димитрию Иоанновичу сапожек не
намочить! Да жи-ив-во!
Ну, рядном, так рядном. Раз тут
принято о царях заботиться — ничего не поделаешь. Дождался, пока
тот мужик, что помоложе, приволок из-под соседнего навеса свёрнутую
рулончиком мешковину и покрыл ею жердяную палубу парома.
– Ну что, стрельцы, пошли, что
ли!
Как только наш маленький отряд
оказался на борту плавсредства — хотя ещё вопрос: можно ли считать
«бортами» простые неструганные перила вроде тех, которыми снабжают
в наших деревнях мостики через ручьи — держащие самолёт на привязи
верёвки были сдёрнуты с вбитых в берег колышков. С натугой
навалились на шесты паромщики, отправляя нас в плаванье в
Замоскворечье.
Речное течение надавило на
погружённую в воду плаху, натянулся канат и паром неспешно
заскользил наискосок к противоположному берегу.
Братья-перевозчики, стремясь ускорить
переправу — как же! Самого царя везут! — подхватили с настила
толстые сплющенные дубинки с продольным вырезом в центре, чем-то
напоминающие укороченные песты, какими во времена моего
деревенского детства бабы в ступах толкли крупу в толокно. Накинув
их на канат, мужики принялись изо всех сил подтягивать его. Паром,
действительно, стал двигаться немного шустрее.