Предав огню сотню разумных и одного полуразумного выродка, что
жил за их счет, я еще долго лежал на полу слушая биение
собственного сердца и стараясь привести мысли в порядок. Не
получалось.
Когда моя рука оборвала жизнь последнего разумного, который,
действительно, оставался разумным во всем этом аде, блокировка
эмоций была снята. Возможно, это была месть Алин за хладнокровное,
по ее мнению, убийство или простой сбой в работе систем скафа, не
суть важно, но вихрь сдерживаемых эмоций рванул обратно, разрывая
мой разум на части.
Первым пришел страх. Страх за себя, за свою жизнь и жизнь
доверившихся мне детей, что сейчас были заперты в контейнере в
полном неведении о том, что стало с их близкими. Близкими, что
умерли от моей руки.
Ощущение одиночества нахлынуло подобно океанской волне, обдав
брызгами сожаления. Состояние человека, что ведут на казнь, и он
понимает, что никто не в силах ему помочь. Несчастный, что остался
наедине со своей смертью, без права на спасение.
Гнев! Он пришел следующим, от воспоминаний, полученных от
паразита и его жертв. В очередной раз мне пришлось увидеть, как
безучастные солдаты тащат к стенам сопротивляющихся поселенцев, чья
участь уже предрешена.
– Выжечь всю эту мразь, что позволяет себе такое по отношению к
людям! Всех до единого! Всякого, кто имел возможность помочь, но
все же позволил допустить такое! – по мере того, как огонь затухал
на стене, пламя в моей груди разгоралось все сильнее, сжигая все
остальные эмоции, превращая обычный гнев в холодную расчетливую
ярость.
На экране пронесся ряд картинок, обозначивших, что связь с
медстабами детей восстановлена, и эфир тут же взорвался их
встревоженными голосами.
– Вик! Алин! Вы живы? Ответьте! Ну пожалуйста! – голос Рэфа был
полон безысходности, а Лирэ просто монотонно повторяла наши имена,
словно уже не надеясь нас услышать.
– Живые вроде. Подождите пару минут, – успокоив брата с сестрой,
вновь заблокировал с ними связь и вызвал на экран Алин.
Глаза девушки светились таким гневом, что я заподозрил, что
часть эмоций, вернувшихся ко мне, принадлежали ей. Лицо же ее
потеряло ту детскую наивность, что периодически проскальзывала в ее
поведении. Теперь же на меня смотрела девушка, которая начала
понимать, что обратного пути для нее нет.
Стоило мне только включить звук, как на меня обрушились потоки
ругательств, лишь изредка прерывающиеся обещаниями мучительной
смерти.