– Что бы ни случилось, не выходи отсюда, пока не
останешься одна. От этого зависят не только наши жизни, но и многих
других.
Я осталась наедине с темнотой, застыв на небольшой
площадке перед лестницей, ведущей в тайное убежище отца, где он
хранил свои реликвии и ценные находки, и задрожала от накатившего
страха. Замерла, приникнув к двери, стоило услышать громкие голоса,
но разобрать, о чем речь, не представлялось возможным. По голосам и
эмоциям я выделила четырех чужаков, которые сейчас находились с
отцом в гостиной.
Чувство собственной беспомощности и безнадежности в
сложившейся ситуации накрыло с головой. Никто не придет на помощь,
никто не услышит, даже если они дружно начнут кричать. Отец еще лет
сто назад купил большой участок среди фруктового сада и построил на
нем дом подальше от других домов в округе. Помнится, корпорация
«Анкон» пыталась выкупить у нас этот участок земли для расширения
территории нового города, но отец отказал. Зато теперь ей вряд ли
кто-то сможет помешать его забрать.
И хоть я не присутствовала в той комнате, где
происходили страшные события, но могла ощущать и догадываться, что
там творится. Отца не увели из нашего дома, наверное, полагая
бессмысленным тратить столько времени, им гораздо проще было вести
допрос на месте, вдали от любопытных соседей и правоохранительных
органов. Отец хотел уединения и защиты от чужих эмоций, он их
получил – правда, теперь мы наедине с опасностью и помочь нам
некому.
Положив ладони на дверь, я приникла к ней ухом, чтобы
попытаться услышать, что происходит. Но в ушах стоял лишь далекий
гул чужих голосов, отдельные слова, которые толком не разобрать,
зато эмоции четырех мужчин ощущались четко, а вот отец впервые в
жизни пытался экранироваться от меня, пугая еще больше. Я полностью
опустила свои щиты – и меня затопили чужие злость и
презрение.
Внезапно грудь прошила боль – это отец сейчас,
наверное, от неожиданного удара забылся и снял блок. Допрос с
пристрастием начался. Вскоре я потеряла счет времени, неподвижно
сидя на полу и словно прилипнув к двери руками и лицом. Отец не
смог защитить меня полностью от происходящего там… с ним. Мне
достались его муки и ощущения чужаков. Кто-то из них наслаждался,
причиняя боль, другой испытывал отвращение и стыд, смирение и
страх. Третий из тех, кто пытал, по сути, нас с отцом, наблюдал и
оценивал – так чередой мелькали его эмоциональные впечатления,
словно в театре… Четвертый был в ярости и испытывал страх,
наверное, от того, что пока не добился смирения и покорности от
отца, а главное – информации. Я их тоже не ощущала, папа держался
изо всех сил, хотя, мне кажется, каждой частичкой тела чувствовала,
как ему больно.