— Какая ты зануда, Рин, умереть
можно, — Ровенна отпихнула руки подруги и встала со стула, тряхнув
копной волнистых золотисто-пшеничных волос. — Говоришь, как моя
мать. Ты должна меня поддерживать. Даже могла бы придумать, как от
него избавиться. Я хочу быть сама себе хозяйкой, а не зачахнуть в
тени мужчины, воспитывая неблагодарных детей.
— Что плохого – иметь мужа и
собственную семью? Разве твой отец не был идеальным образцом
мужчины? Разве твоя мама была в его тени? — Лиссарина начинала
злиться. Ей было жаль, что Ро не выйдет замуж по любви, как всегда
мечтала, но считала все решения графини мудрыми. Все это пойдет
только на пользу.
— Нет, не была, но и не была
свободной в полной мере! Она расправила крылья только тогда, когда
отца не стало. Сейчас она, наконец, хозяйка сама себе! А ты
предлагаешь мне смириться… знаешь, что? Ты говоришь так, только
потому, что это не тебе надо будет делить постель с незнакомым
мужчиной, которого ни разу в жизни не видела. Тебя вообще никто и
никогда не позовет замуж, потому что ты безродная!
К горлу Лиссарины подступил комок,
как случалось всякий раз, как ей напоминали об ее происхождении. И
хотя в глазах Ровенны стояли слезы, девушка видела, что она ничуть
не сожалеет о сказанных словах. Потому что это правда, никуда от
нее не денешься. Сироте без гроша за душой всегда указывают на
место, и Лиссарине давно пора бы привыкнуть, но всякий раз слезы
наворачиваются, а горло сжимается от рвущегося наружу рыдания.
Она молча повернулась, расправила
подушки на кровати Ровенны, сделала небольшой учтивый поклон,
сказав на прощание:
— Доброй ночи, миледи.
Молча развернулась и выбежала за
дверь прежде, чем первые слезы скатились по щекам.
На рассвете следующего дня женщина и
две юных особы выехали в закрытой карете, колеса которой
успокаивающе трещали, соприкасаясь с землей. Позади ехала еще одна
повозка, доверху забитая сундуками «самого необходимого», которые
графиня лично отобрала в поездку. Дорога от Геттенберга до
Эденваля, столицы страны Лидэи, была ухабистой, петляющей, но
совершенно скучной – лес сменялся лесом, снова лесом, и еще раз
лесом. Лишь раз им встретилось крохотное озеро, прежде чем снова
выросли ели, а когда Лиссарина под конец дня разглядела поле,
засеянное кукурузой, радости ее не было предела. Это означало, что
скоро они сделают остановку на постоялом дворе на целую ночь, и
ноющую спину, наконец, можно будет уложить в постель.