Но достанут же... Обоих.
— Уходи! — оттолкнул Арман Искру. — Убирайся, слышишь! Не нужен
ты тут больше!
Искра, глупый, непослушный! Все равно ведь не уходит — трется о
плечо Армана щекой, просительно заглядывает в глаза и будто плачет
взглядом, умоляя позволить остаться. Но как позволить? И как
оттолкнуть?
— Уходи, — заорал Арман, — немедленно! Проваливай к принцу!
Арман выхватил кинжал и кинулся на Искру, отпугивая, но
задохнулся на вздохе, согнувшись от боли. Далекое поместье поплыло
в закатной дымке. Не успел. Боги, не успел! Зов Эдлая настиг,
сломал, растер в порошок, пылью пустил по ветру.
Колени оказались держать, Арман упал, схватившись за раздираемую
изнутри голову. Кинжал выскользнул из пальцев, полоснул по ноге, и
кровь горячим пятном расползлась по бедру, а новая боль вернула
иссякшие силы. Превозмогая слабость, Арман попытался еще раз
дотянуться до кинжала, но далекий зов наказал за попытку новым
жжением в запястьях, поднял на ноги и заставил идти, подобно
беспомощной марионетке, которую вел невидимый кукловод.
Ногу рвало болью при каждом шаге. Понимая, что еще немного, и он
упадет, Арман усмехнулся. И что тогда? Ползти? На казнь? Боги,
издеваетесь, смеетесь над человеческой беспомощностью!
В очередной раз покачнувшись, Арман на ходу развязал пояс и
наскоро перетянул бедро. Падать, ползти и истекать кровью он не
хотел. Если уж умирать, то не так жалко. «И не одному», —
подумалось вдруг с постыдным облегчением, когда за спиной раздался
перестук копыт.
— Искра, ну почему ты такой глупый, — прошептал Арман, с
облегчением обнимая коня за шею, чтобы хоть немного дать отдохнуть
больной ноге. — Почему?
Вскочить на спину огнистого удалось не сразу. Арман два раза
чуть было не упал, в третий бессильно распластался на спине Искры и
прижался щекой к его шее, почувствовав вдруг накатывающее волнами
облегчение.
— Зачем? — выдохнул он, но огнистый не слушал, стрелой
устремившись к поместью.
Будто поняв, что Арман не будет противиться, сила зова приутихла
и позволила выпрямиться в седле. Это хорошо. Арман не въедет в свой
дом сломанным, не даст людям увидеть, как он на самом деле слаб. И
как легко, оказывается, подчинить его чужой воле. Он архан?
Высокорожденный? Свободный? Гордый? Боги! Почему вы так
насмехаетесь?
Ушло за стены дома солнце, разлились вокруг серые сумерки.
Темно-бурые облака укутывали небо, грозясь пролиться дождем,
хрустели под копытами колоски, прозрачной дымкой стелился туман.
Светились искры, слетали с гривы, обжигали ладони, шею, щеки, будто
напоминая, что Арман живет, и в последний раз он улыбнулся, сжав до
боли поводья, забылся в бешенной скачке, в свисте ветра, в единении
с Искрой.