— Не бойся, волчонок! — помог ему спрыгнуть с саней Брэн, и
стало вдруг на диво спокойно от его улыбки, от крепкой руки на
плече и от осознания, что в этом чужом огромном замке Рэми не один.
И снег вдруг показался волшебным, а все вокруг — совсем не
страшным.
***
Конец зимы пролетел как в тумане. В замок привозили все больше
больных, виссавийские целители падали с ног от усталости. Рэми и не
спал почти, все носился по округлой зале между брошенными на пол
тюфяками, подносил кому-то воду, помогал перевязывать сочившиеся
гноем язвы, ласково уговаривая, кормил наваристым супом, вытирал
рвоту. И бегал, бегал, как белка в колесе, не в силах
остановиться.
Казалось, если остановишься, кто-то опять уйдет за грань, и
посеревшие мужчины водрузят тело на носилки, чтобы сжечь во дворе
под заунывные песнопения жрецов смерти. Потому на улицу выходить не
хотелось, но назойливый запах дыма и горелого мяса все равно влетал
через ненадолго открытые окна. Окон бы и не открывали, но приказали
виссавийские целители.
Сами целители казались Рэми укутанными в зеленую тонкую ткань
тенями. Они и ходили как тени — мягко и бесшумно — прятали лица до
самых глаз, мало говорили, еще меньше обращали внимания на снующего
вокруг Рэми, лишь изредка отдавали приказы: принеси, помоги
перевернуть, подержи, ступай.
Никто не знал, откуда они появлялись и куда уходили. Никто не
знал, почему они исцеляли и не брали за это платы, лишь просили
молиться их богине. И люди молились. Днями простаивали на коленях у
затерянных в лесах алтарях Виссавии, с благоговением оставляли на
густо-зеленом, исчерченном незнакомыми рунами малахите кто цветы,
кто венки, сплетенные из сосновых веток, а кто — букет ярких,
подаренных богиней-осенью листьев.
И не осмеливались ни словом, ни делом оскорбить чужой милостивой
богини, ведь понимали — случись кому-то дорогому захворать, и можно
прийти к алтарю Виссавии, упасть на колени, взмолиться и знать, что
на зов обязательно откликнутся. Появится из лесной чащи молчаливый
виссавиец, мелькнет поверх зеленой ткани сострадательный, ласковый
взгляд.
Склонится виссавиец над больным, и взгляд его станет отрешенным,
и сам целитель будто уйдет за черту, в мир мертвых. Из-под зеленого
тончайшего плата выскользнет бледная ладонь, мелькнет на запястье
малахитовый браслет и тонкие пальцы коснутся лба больного,
прочерчивая на нем только виссавийцам известные руны. Склонится
виссавиец к самому уху недужного, прошепчет что-то ласково, а
пальцы его скользнут по щеке, по шее больного, оставляя за собой
едва заметный, светящийся зеленым след.