Целитель выпрямится резко, его ладонь застынет над грудью
хворого, чуть скользнув вверх. Польется с пальцев изумрудный свет,
выгнется под ладонью целителя недужный, застонет мучительно, едва
слышно, выдыхая и боль, и страдание, и болезнь.
Темные, с огромной радужной оболочкой глаза виссавийца станут
уставшими. Он вновь склонится над ухом хворого и прошепчет что-то,
на этот раз ласково, успокаивающе, пальцами стирая бисер пота со
лба больного, окутывая его в целительный сон, как в мягкое
покрывало...
Рэми много раз видел, как работали виссавийцы, и сжимался
внутренне от мучительных стонов исцеляемых, но, как и все в этой
зале, понимал: чем тяжелее хворь, тем большей болью придется
заплатить за исцеление. И еще понимал, что всех исцелить виссавийцы
не могут, а некоторых — не хотят.
— Не спрашивай, — хмуро ответил Брэн, когда Рэми спросил почему.
— И верь мне, ничего не бывает просто так.
Рэми не спрашивал. Он был почти счастлив. Помогал и чувствовал,
что нужен, с жадностью ловил благодарные улыбки больных, работал до
изнеможения и спал урывками.
***
Он даже не заметил, как пришла весна, растаял снег и зацвела над
рекою лоза. Он проспал несколько дней, когда поток больных иссяк и
виссавийцы ушли из замка. А когда проснулся, понял вдруг, что архан
в замок до следующей зимы не вернется, оттого большую часть комнат
заперли, дорогую мебель спрятали под полотняными чехлами, окна
закрыли резными ставнями.
Замок заснул в весеннем мареве. Бушевали вокруг ручьи, разбухла,
изошла льдинами бегущая у стен замка река, начала пролезать через
прошлогоднюю траву молоденькая поросль. Весна пришла и ушла
неожиданно, загорчила на пригорках черемуха, золотыми сережками
украсились березы, кусочками золота рассыпались по полям
одуванчики.
После долгих дождей дни пошли солнечные и яркие. Рэми помогал
Брэну и искренне восхищался новым другом. Он тоже хотел вот так
научиться обходиться с животными: Брэна подпустила к себе даже
испуганная, раненная кабаном гончая. Скулящая, обезумевшая от
страха, она забилась под корни ели, вывороченной недавней бурей,
елозила в луже собственной крови и скалилась на любого, кто
осмеливался подойти ближе, чем на пару шагов.
Дождь тогда шелестел прошлогодними листьями. Брэн мягко
опустился на колени перед раненым животным, провел пальцами по
рваной ране на боку, поднял суку на руки и сам донес до стоявшей
неподалеку телеги. Все так же ласково что-то шепча, уложил ее на
мешки, любовно прикрыл от дождя рогожей и сел рядом, поглаживая
тонкую красивую шею с мелко бьющейся на ней жилкой.