— Я хочу с тобой, — упрямо ответил Рэми. — И с Лией. Если вы
тут, то и я тут.
— Рэми, — губы матери задрожали, глаза блеснули в свете лучины
влажным блеском, и на миг Рэми показалось, что сейчас она заплачет.
— Мальчик мой... нам с Лией хорошо в деревне, ты же сам все видишь,
а ты...
Рэми отвернулся, сжав ладони в кулак. Он был мал, но чувствовал
— в деревне он чужой и никому не нужен. Даже вот матери,
оказывается, не нужен. Обидно и больно. Но сам виноват. Мама всегда
говорила, что он должен быть мужчиной, сильным, а у него не
получалось. Он дал себя избить. Он дал себя загнать собаками.
Лия соскользнула с колен Рид, доползла к Рэми по набитому
соломой тюфяку, обхватила его пухлыми ручками за шею и
прошептала:
— Не грусти.
Ночь медленно текла за окнами. Рэми обнимал уснувшую сестренку,
чувствовал, как пальцы матери гладят его по щеке, стирая злые
слезы. И слушал. И что в замке ему будет хорошо, и что в деревне
Рэми не выжить. И что это совсем ненадолго и очень скоро, Рэми и
сам не заметит, как они вновь будут вместе. Рэми слушал и не верил.
Не хотел верить.
— Брэн хороший человек, ты же сам знаешь.
Какая разница, хороший или плохой — Рэми не хочет уезжать. Не
хочет бросать сестру и мать... чувствует себя предателем. Мать
всегда говорила, что он должен быть сильным. Что он должен быть
мужчиной. А теперь — убегать?
— Мы дождемся, пока ты повзрослеешь, обещаю, — шептала мама. —
Но не сейчас, погоди, сынок...
И потом тихое:
— Прости меня... забыла, что ты еще ребенок.
Рэми удивленно посмотрел на мать, даже плакать на время забыл, а
Рид встала с кровати — сонно скрипнули доски, — сняла с огня
небольшой котелок, наполнила деревянную кружку крепким, сладко
пахнущим валерианой отваром и протянула его Рэми.
— Выпей. И постарайся... просто жить. Не думай обо мне и Лие. Я
достаточно сильная, чтобы тебя дождаться, ты мне веришь?
Рэми верил. И когда следующим утром Брэн увез его в туман
снегопада, мог думать только об одном, о тихой просьбе беречься и о
горячей слезе, что упала ему на щеку.
Мама очень редко при нем плакала. И никогда не было так страшно,
как в тот миг, когда из снега выросли высокие шпили башен замка,
когда заскрипели цепи опускающегося моста и крепконогая спокойная
лошадка выволокла груженные бочонками с вином сани во двор,
окруженный хмурыми домами.