Но разум-то, разум не спал. Шептал холодно, что это всего лишь
рожанин. Слуга. Ни в коем случае не равный... нельзя обычного
деревенского делать равным. Арману этого не простят. Что хуже —
Нару не простят. Уже не простили. Если бы Арман его не приблизил,
если б отослал куда подальше, глядишь, появления Нара в поместье
никто бы и не заметил... Но кто же знал?
— Ты всегда приходишь незваным? — едва сдерживая гнев, прохрипел
Арман.
— Я принес успокаивающее зелье, мой архан, — с должным почтением
ответил Нар. — Оно поможет вам заснуть.
Надо же. Выучил. И больше не тыкает. Послушный, мать твою. И в
то же время дерзкий до невозможности. Почему его нельзя оставить
рядом? Потому что он «чужой»?
— Откуда ты знал, что я не сплю?
— Слышал, как вы ходите по спальне.
— Что ты делал в господском доме? — продолжал допрашивать Арман,
искренне надеясь найти брешь в ответах.
Что-то, за что можно бы ухватиться. За что можно окатить этого
слугу, как и подобных ему, презрением, выставить из комнаты, отдать
жрецам и забыть. Раньше получалось. Раньше Арман никого не
подпускал близко. Так почему, ради богов, не получается теперь?
— Я видел, как вы взволнованны. Как я могу спать, когда не спите
вы?
Как кнутом по плечам. Почему он так... хорош? Для рожанина —
немыслимо хорош, даже для архана... Откуда эта проклятая верность?
И не врет же, Арман чувствует, что не врет. Это же рожанин, все,
что он думает, все, что чувствует — все наружу. Искренен. В каждом
слове. В каждом взгляде. В протягивающих зелье ладонях. В улыбке, в
которой ни следа заискивания. Лишь... забота? Этот идиот
беспокоится об Армане, хотя сам умрет уже завтра?
Невыносимо!
Арман сел на кровати, опустил голову и сказал, чувствуя себя
бесконечно виноватым:
— Ты же понимаешь, что завтра я отведу тебя к жрецам?
— Да, мой архан.
— Понимаешь, что принадлежишь не мне?
Ответ прозвучал так же спокойно, так же тихо:
— Да, мой архан.
— Понимаешь, что когда жрецы прочитают знаки на твоих запястьях,
тебя отдадут твоему архану? Либо, если тот не захочет принимать
тебя обратно, убьют прямо в храме?
— Да, мой архан.
— Я не твой архан! Твой тебя убьет! И умирать ты, наверное,
будешь долго!
А ему что за дело? И почему мальчишка отставляет чашу, берет
ладони Армана в свои и шепчет:
— Да, мой архан.
А потом продолжает так же тихо: