Когда архан схватился за меч, Нар понял, что не выстоит...
выпрыгнул через окно, чуть не переломав ноги и, слыша, как
доносятся из дома крики, побежал быстрее. Куда, зачем, разве это
важно?
А очнулся он... у ног Армана. Сам не помнил, как сюда попал, что
ел, где спал, почему пришел в этот двор. Он и жить-то начал, когда
посмотрел в глаза... своему архану.
И только тогда понял слова матушки, что есть люди, созданные
богами, чтобы служить, а есть те, кому служат. И впервые захотел
кому-то служить. Искреннее захотел. От всей души. Как будто до сих
пор тонул, изо всех сил барахтаясь вверх, а теперь выбрался на
берег и глотнул желанного воздуха. Арман был этим воздухом.
В один миг, глянув в его холодные глаза, Нар забыл и про сестру,
и про ее архана, и про родителей, про всех забыл. Про страх свой
забыл, про ненависть к жизни, про недавнее желание умереть. И с
того дня начал жить всерьез. До сегодняшнего...
Он все так же лежал на диване, боясь пошевелиться, и смотрел на
яркий в лучах солнца силуэт у окна. Как быстро и незаметно прошла
эта ночь. Как непривычно спокойно было пробуждение. И как красиво
это хмурое утро, быть может, последнее в его жизни.
— Небо плачет, — усмехнулся Арман, все так же глядя в
расчерченное дождем окно. — И долго ты будешь притворяться?
— Мой архан, я не хотел мешать.
— Ты мне не мешаешь, — в голосе Армана послышалась странная, не
свойственная ему мягкость.
Он будто извинялся. За дождь за окном. За погубленную сестру. За
сволочных арханов... за несправедливость богов... И за то, что Нар
скоро умрет. Пусть и умрет. Не страшно. Не важно. И почему-то
кажется, что смерть эта если и будет, то будет легкой. А, может, и
вовсе ее не будет. Есть ли эта смерть? Жрецы говорят, что это всего
лишь миг боли, когда душа прощается с телом, а потом —
переливающаяся всеми цветами радуги грань... и туда уже или пустят,
или нет... если не пустят, то и хорошо. Нар и рад поскитаться по
миру живых, побыть рядом с Арманом еще хотя бы немного, хотя бы как
тень.
— Собирайся, — архан на миг осекся, потом повернулся и, взяв с
сундука ворох одежды, кинул ее Нару. Грубо. Но Нар откуда-то знал,
что Арман скрывает за грубостью боль. И от этой боли сердце
кольнуло, а по груди расплылась тягучая темнота. И приятно, и
страшно.
— Мой архан...