Мы с Мароном просидели так несколько
часов. Галера постепенно заполнялась, на неё стаскивали откуда-то
привезённое барахло, людей, животных. Через какое-то время все
скамьи для гребцов были заполнены. У других рабов клейма на лбу не
были свежими, очевидно, они уже не первый день являлись
невольниками. Ну а куда делись наши с Мароном предшественники,
занимавшие два места на первой скамье слева, оставалось только
догадываться.
Когда все места были заполнены
прикованными гребцами, откуда-то сзади хриплый голос прокричал
что-то на незнакомом мне языке. Мы с Мароном сидели на самой первой
скамье, так что, оглянувшись, я увидел, что по команде хриплого
голоса все рабы взялись за вёсла. Затем он крикнул ещё что-то, и
все начали грести. После того, как на нас с Мароном грозно
посмотрел надсмотрщик, мы тоже принялись работать вёслами. В одной
руке у надсмотрщика был кнут, а в другой палка, и получить ни тем,
ни другим по хребту у нас не было ни малейшего желания.
Надо сказать, что за время моей
болезни я сильно исхудал и был сейчас похож на обтянутый кожей
скелет, так что гребец из меня был никакой. Я быстро устал, руки
начали болеть с новой силой. Наша скамья из-за меня выбивалась из
общего ритма, и мы трое получили по удару палкой.
Поскольку получать больше не
хотелось, мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы продолжить
грести в нужном темпе.
Так продолжалось несколько дней. Моё
здоровье, едва начав восстанавливаться, вновь ухудшилось из-за
тяжёлой работы и отсутствия элементарной гигиены. Гадили мы прямо в
трюме в специальные отверстия в скамейках. Из-за этого вокруг стоял
жуткий запах.
Во время гребли я стёр кожу рук до
крови. Кожа на ногах и руках вновь воспалилась и покрылась язвами.
Перед глазами стояла белая пелена, по ночам, когда галера
останавливалась у берега, и мы не гребли, меня мучили кошмары. А
ещё я плакал. Не из-за того, что попал в беду, а из-за того, что
мои близкие страдают из-за того, что я попал в беду.
В тот день я думал, что умру, но, к
счастью, мы миновали устье реки и вышли в открытое море. Дул
попутный ветер, что позволило поднять паруса и сушить вёсла.
Несколько дней мы отдыхали. Марон
вновь смазывал мои раны своей чудодейственной мазью. Я ещё не знал
языка, но старался его выучить, хотя бы основы, и спрашивал у
Марона, как называется тот или иной предмет, то или иное
действие.