Постепенно кроны деревьев слились в единый
ковер, а домики превратились в игрушечные, ненастоящие кубики.
Облака закрыли большую часть земного пространства, вытянулись белой
скатертью до горизонта и в глаза брызнуло ослепительное, невероятно
яркое солнце, пронизывающее насквозь, бьющее в мозг через закрытые
веки. Крепко зажмурившись и закрыв лицо руками, полковник
неожиданно ощутил резкую перемену. Торопливо открыв глаза,
обнаружил себя сидящим у иллюминатора в салоне самолета, того
самого, на котором недавно прилетел в Москву.
-
Молодец, курсант! Орёл! Перешёл на новый уровень! Сам себе
прокурор, адвокат, судья и палач! - раздался над ухом такой до боли
знакомый, но почти забытый голос.
Распутин всем телом повернулся к соседнему
сиденью.
-Артём Аркадьевич? А вы тут что
делаете?
-Это
ты что наделал, курсант! Что натворил, сукин ты сын! Одним махом
перечеркнул всю свою биографию, всё, ради чего ты пролил столько
слёз и крови!
Генерал Миронов был все тем же, каким его
запомнил Григорий. Только от покровительственного добродушия не
осталось и следа. Сдвинутые брови и пылающие глаза, глядящие
исподлобья, заставили Распутина замереть и вжаться в кресло.
Захотелось стать маленькой песчинкой и провалиться сквозь обшивку
сиденья. Но изнутри огненным цветком произрастал гнев и острое
чувство несправедливости. Волна, смешав два этих чувства,
поднималась из глубины души, затапливала каждую клеточку естества и
наконец вырвалась резкой, неожиданно колкой тирадой.
- Я
перечеркнул? А у меня создалось впечатление, что это мою жизнь
перечеркивают с завидным постоянством, сжигают адовым пламенем всё,
что люблю, а я вновь и вновь остаюсь на пепелище. У меня тут 4
кубика с буквами Ж, О, П, и А. Всю жизнь, сколько себя помню, я
пытаюсь, но никак не могу сложить из них слово СЧАСТЬЕ. Может вы,
Артём Аркадьевич, один раз спустились бы с Олимпа и помогли
снискать Рабу божьему Григорию обычный человеческий покой и
семейный уют?
-Для
покоя и уюта, Гриша, тебе надо было идти в собачьи парикмахеры, да
и то с риском быть покусанным недовольным клиентом. Ты же, сучёныш,
клятву давал “в какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы
больного, будучи далёк от всякого намеренного, неправедного и
пагубного”(*), а ещё клялся “стойко переносить все тяготы и лишения
воинской службы”(**). Все, Гриша! А не только те, которые
посчитаешь нужными!