— Петр Алексеевич, лекарства пора принимать.
Появившийся в спальне Василий сбил с мысли. Но Петр был даже
благодарен за это. Голова шла кругом от той каши, что сейчас в ней
закипала. Куда ни кинь — всюду клин, словно и не на
престоле он, а во вражеском стане находится. Как же оно раньше-то
было? А так и было. Просто за постоянными охотами да забавами
ничего не видел, а теперь будто пелена спала. А толку-то?
Медикус, зар-раза! Да что же у тебя все настойки такие противные
на вкус?! Словно дерьма туда намешали. Однако, несмотря на
отвращение, Петр выпил все, стоически перенося неприятные ощущения.
А потом пришел сон. Медикус говорит, что это для больного сейчас
первейшее лекарство. Может, так, а может, и нет, да только сон для
юного императора был единственным спасением от тяжких дум.
Ему опять приснилась сестрица Наталия. Снова они были веселы и
беспечны. Говорили много, обо всем и ни о чем. Петру и не нужен был
ее совет, только бы слышать ее голос да звонкий смех. Такой
звонкий, что вешние ручьи позавидуют.
Опять видел этого загадочного Сергея Ивановича. Сестрица, глядя
на него, потупилась и горько вздохнула. Было видно, что он хотел
заговорить, но потом только тепло улыбнулся, махнул рукой и истаял.
Наверное, опять решил не мешать встрече двух родных сердец.
Виноватым он себя чувствует, что ли? А в чем вина-то, коли Петр его
раньше и не знал вовсе?
В указанный день, как и обещался, Петр допустил к себе Екатерину
Долгорукову. Сделал это, только чтобы сдержать свое слово, и тем не
менее встретил ее тепло. Тому виной Василий, ставший личным
денщиком императора, для чего был занесен в списки Преображенского
полка, сверх штата, с положенным жалованьем. По его словам, девушка
чуть ли не дни напролет проводила в церкви, вымаливая государю
выздоровление. Причем делала это по велению сердца, а не по воле
родителя. Этим своим поведением она заслужила любовь и одобрение
черни, неизменно провожавшей ее возок крестными знамениями.
Ну и как не быть к ней ласковым? Ясное дело, она стояла в
подвенечном платье перед постелью умирающего Петра и умоляла его
жениться на ней, а потом на пару с Ванькой просила подписать тот
самый злосчастный тестамент. Да только тогда она под дудку
отцовскую да дядьев плясала, а вот в церковь своей волей пошла.
Может, и винилась перед Господом за содеянное.