— Выдюжу, Петр Алексеевич, не сомневайся.
— Кстати, до меня слушок дошел, что у Катерины Долгоруковой
до меня ухажер был. Какой-то иноземец. Поговаривают, она, пока меня
не встретила, даже бежать с ним хотела. Ты, часом, ничего о том не
слышал?
— Прости, Петр Алексеевич, но, признаться, я и понятия не
имею, о чем идет речь.
Молодец немец-перец-колбаса. Если и в курсе про Катькины дела, а
это скорее всего так и есть, то держится вполне пристойно. А если и
впрямь ничего не ведает, то, никаких сомнений, он того иноземца
найдет и по новой воспалит сердце влюбленного. Можно ли так с
девушкой, которая за здравие твое денно и нощно молится? А почему
бы и нет? Как еще отблагодарить за такое? Помолиться в ответ? А не
лучше ли сделать счастливой в браке с любимым? Да, пожалуй, это
будет правильно. По-божески.
— Ну не знаешь и не знаешь. Ты прости меня, Андрей
Иванович, устал я что-то.
Устал? Да не сказать, что так уж и сильно. Болезнь отступила,
здоровый сон, обильное питание, настойки эти, чтоб им вместе с
медикусом... Все это вполне благотворно сказывалось на его
самочувствии, а потому отдых побоку. Дел невпроворот. Бежать нужно
из Москвы. Бежать как можно быстрее, пока опять не взяли в
оборот.
— Василий, а где Иван? Что-то я его уж дня три как не
дозовусь, — Едва только денщик появился в спальне,
поинтересовался Петр.
— Так известно где. Бражничает да куражится. Сказывают,
опять к Никите Юрьевичу Трубецкому наведывался со товарищи. Пока ты
плох был, Петр Алексеевич, так вроде попритих Иван-то, а как
полегчало тебе, так снова за старое принялся.
В груди что-то екнуло. Что-то знакомое и радостное. Эх, сейчас
бы покуражиться, заздравный кубок поднять, девку какую приласкать,
выкурить трубку доброго табаку и на охоту. Вот именно так, все и
сразу. Но радостное возбуждение как появилось, так и опало, блеск в
глазах сменился задумчивостью.
Ох, Ванька, Ванька, ума в тебе ни на грош. То ли дурости полна
головушка, то ли не знаешь, к какому берегу пристать, и от родни
хоронишься, и сюда носу не кажешь. Все же верно решил, нечего тебе
делать в тайном совете. Оно, может, императору лично и предан, да
только одной преданности мало. Нужно еще и делами заниматься, а ему
за увеселениями да бражничаньем некогда голову поднять и
осмотреться. Может, гнать его? Нет. Нельзя. Не на кого опереться. И
потом, хотя бы одного Долгорукова потребно при себе держать, все
родне лишняя надежда, что не все так худо.