Иван лежал на широкой кровати, застеленной белыми простынями.
Уже перевязанный. Как видно, кровь только-только остановили, на
бинтах имелось красное пятно, но повязку не меняли. Ну и правильно,
чего сейчас рану бередить. Опять кровь польется. Пройдет время,
сменят на чистую.
— А у тебя кровать поболее моей будет, — излишне
жизнерадостно произнес Петр, обращаясь к демонстративно
отвернувшемуся Долгорукову. — Иван, мне, конечно, обойти
с другой стороны не сложно. Ты отвернешься. Я опять обойду. И что,
так и будем, как дети малые, в гляделки и прятки играть, раскудрить
твою в качель? Ладно я, мне такие забавы вроде как по возрасту не
зазорны. А как с тобой быть?
Долгоруков тяжко и явно с показной обидой вздохнул и обернулся к
Петру. Правда, вышло у него это излишне резво. Рана тут же дала о
себе знать, вырвав короткий стон, подкрепленный соленым словцом
сквозь зубы.
— Ну вот. Так гораздо лучше. Что медикус говорит?
— Жить буду, Петр Алексеевич.
— Это хорошо. Мне твоя жизнь до зарезу нужна. А то останусь
как перст один-одинешенек.
— А ты вон Трубецкого позови или Бутурлина из опалы верни,
они тебе компанию составят и верными до гробовой доски будут.
— Эвон... Обиделся, значит?
— Я не баба, чтобы обижаться.
— Оно и видно, — присаживаясь на стул рядом с
кроватью буркнул Петр. — Ну откуда мне было знать, что он
так ловок окажется? Заладил, мол, дело чести, чаша терпения
переполнена. А я ведь помню, как ты его во фрунт строил. Ну, думаю,
сейчас Иван ему покажет. Показал. Я вот все глядел, и мнилось мне,
что он с тобой, как кошка с мышкой, забавлялся.
— Угу. Кабы на кулачках, так я бы ему показал, где раки
зимуют. А на шпаге... Силен, гад. Ну ничего-о... Я еще встану.
— Пустое, Иван. Я его из кавалергардов и преображенцев
погнал. Отправил в Санкт-Петербург, пусть ингерманландцами
командует.
— В столицу, получается, сослал?
— Окстись, Иван. Где та столица-то? А в Москве. Вот порой
смотрю я на тебя и думаю, кто из нас старше.
— Ну да. Это я что-то того. Ничего, все одно я с ним еще
посчитаюсь.
— Вот, значит, как?
— А нешто я должен ему рану спустить? Так ладно бы сразу
проткнул. Не-эт, он поиграть решил, паскуда.
— А как бы ты поступил на его месте? Эвон, ведь не он к
тебе в дом по-хозяйски врывался, а ты со товарищи, но за то же на
него злишься и хочешь к ответу призвать. А по совести-то: правда на
его стороне. Чего на меня так смотришь? Изменился? А ты загляни за
край, погляжу, каким ты будешь. Как пришел в себя, так многое мне
по-иному видится.