И потом, кто сказал, что он пустит семью по миру? Его прежнее
предприятие никуда не денется. Там все уж давно налажено и его
особого догляда не требует. Сын еще молод и неразумен. Но ведь есть
Евдоким, который присмотрит за всем и сделает как потребно. Да там
и делать-то ничего особо не надо, только не испортить уже
налаженное. Хм. А ведь если все сладится, то можно будет свои
товары самому за море возить. Евдоким здесь станет товар крутить,
он — возить его за море, да еще и заморские товары по меньшей цене
станет доставлять.
Дело новое. Боязно. Но ведь не все так плохо. Прав государь,
сидят российские купцы на злате и серебре, как наседка на яйцах.
Так у нее хотя бы цыплята выводятся, а у них все мертвым грузом
лежит.
Вот только обидно, что с ним так-то. Словно он провинился в чем
перед кем. Нешто нельзя было по-людски? Хм... А ведь пожалуй что и
нельзя. Ну вот обсказали бы ему все... пусть даже сам государь.
Поверил бы он в это? А вот шиш на постном масле. Нипочем не поверил
бы. Да еще и кинулся бы свое богатство перепрятывать, чтобы ни одна
собака не сыскала, не то что КГБ.
А так, когда силком да из-под палки, получается, что и выбора-то
у него нет. И веса за ним большого не имеется. Прищучат мелкого
купчишку, так и что с того? Но когда этот мелкий купец расправит
плечи да начнет прибыток с предприятия большой иметь, вот тогда все
бросятся вкладываться в новое дело, которое Петр Великий пытался
насадить, да не вышло у него почитай ничего.
Вон, махины огненные, эти самые силины, то никому и даром не
нужны были, а теперь, как поглядели на Столбова, чуть не дерутся,
чтобы завод непременно их заказ исполнил. А суда эти коноводные?
Когда только появились, так тоже пальцем у виска крутили.
Поговаривают, один только Демидов рассмотрел в них прибыль и
упросил государя позволить ему строить такие да по Каме пользовать.
Нынче же, как только монополию государь снял, сразу несколько
именитых купцов бросились строить их. И дальше строить будут,
потому как выгоду увидели.
Русский купец — он особой стати. Старину любит и не стремится
что-либо менять, пока не уверится, что дело неизменной выгодой
обернется. Ох государь. Ну и хитер. И за глотку берет так, что не
вздохнешь. И обласкает так, чтобы обиду долго не помнил. Взять того
же Столбова — тот день, когда готов был руки на себя наложить,
теперь за счастливейший в своей жизни почитает.