Громко ахнула где-то рядом
шокированная княжна Зэйне, и Шут, моментально уловив, оказался
рядом и растроганно сказал:
― Ах, бедняжка! Ах, ах! ― и тут же
уставился на герцога: ― А ты, герцог? Что же ты не заботишься о
своей даме? Ведь она ангел и юдоль всех болезных. Заботься,
заботься о ней! ― Шут заговорщицки подмигнул. ― А о вашей супруге
мы уж сами позаботимся.
Герцог побледнел, а княжна, решившая,
видно, что ее минула чаша, насторожила уши. И зря!
Шут вдруг подался вперед и
доверительно зашептал герцогу прямо в ухо, так, что могли слышать
все желающие:
― А знаешь, почему она, ― он
«незаметно» ткнул пальцем в корсаж княжны, ― знаешь, почему она так
не любит прозрачные кружева на юбках и разрезы? ― (Кастер вздрогнул
и, побледнев, глянул на герцогиню, но та, видимо, не поняла) ―
Знаешь? ― повторил Шут и, «понизив» тон до интимного, сообщил на
весь зал: ― Потому что у нее нога деревянная! Вместо отсохшей после
сифилиса!! ― рявкнул он дико и визгливо засмеялся.
В могильной тишине сомлевшая княжна
грохнулась наконец на пол. Так же резко Шут оборвал смех и,
брезгливо глянув на нее, бросил снова герцогу:
― Только об этом никому.
Он вновь посмотрел на княжну и снял
скорбно звякнувший свой цилиндр:
― Прими, дитя, и ты залог моей
любви.
И на почти бездыханное тело упал
леденцовый петушок на палочке, миниатюрный символ его жезла.
Вокруг княжны засуетились дамы,
кто-то доставал и совал ей под нос нюхательную соль… А Шут,
продолжая распространять вокруг себя дерзости на грани оскорбления
и шутки самого дурного тона, пошел как ни в чем ни бывало дальше к
трону.
― Привет, твое сегодняшнее
величество! ― склонился он в низком поклоне перед Королем ― да так
и не разогнувшись, рухнул прямо на пол у него в ногах на ворох
крокусов и ландышей с чувством глубокого удовлетворения от
выполненного долга.
― Музыка для Короля! ― чуть опешивши,
возгласил церемониймейстер.
В музыкантской ложе тут же не в лад
взвизгнули расстроенные скрипки, вслед ними бросились подвывающие
флейты, не в такт им подрагивал одной струной контрабас, и что-то
совершенно четвертое залепетала арфа.
Кастера эти звуки вывели из глубокого
забытья и побудили к хоть каким-то действиям.
После произошедшего он не счел звуки
так называемой музыки столь уж неприятными и даже заметил
герцогине, которая не увидела, кажется, в случившемся ничего
особенного, кроме глупой и грубой выходки распоясавшегося Шута, что
аборигенам островов Ботис подобная музыка наверняка понравится.
Герцогиня этому сравнению даже рассмеялась, и Кастер, решив про
себя, что она не так умна, как ему было показалось, счел за благо
тоже не напрягать пока мозги и нервы, а, как заяц закрывает
длинными ушами глаза и продолжает жевать свою капусту, чтобы не
видеть оскаленной волчьей пасти, продолжать делать вид, что как бы
ничего не произошло. «Пустяки, вс-е-е пустяки», ― попытался подпеть
он скрипкам и даже обрадовался, когда объявили «Королевское
угощение для гостей».