Губы девушки дрогнули, ему пришлось склониться к самому лицу,
чтобы расслышать:
— Нож… верни.
Альмод усмехнулся. Положил рядом с ее рукой нож. Синие пальцы
сомкнулись на рукояти. Беспокоиться по этому поводу Альмод не
собирался. Сейчас у девчонки не хватило бы сил даже комара
прихопнуть. И все же ее отчаянное упорство подкупало. Одной… да что
там, обеими ногами на том свете, а все брыкается.
— Исподнее тоже придется срезать, уж извини, — сказал он. — Вот
здесь, — он взял ее руку, положил рядом со следом от щупальца —
покрытой струпьями и сочащейся сукровицей полосой, что наискось
пересекала живот, спускаясь к тазу. Прожрать до кишок тварь не
успела, Альмод срубил ее и тут же сжег, в нижней части раны дойдя
огнем почти до кости.
Девчонка попыталась себя ощупать, он удержал ее за миг до того,
как пальцы влезут в саму рану. Не то чтобы она могла сделать хуже,
куда уж хуже-то, но щупать свежий ожог — удовольствие небольшое.
Она дернулась, Альмод выпустил ее руку прежде, чем поднялась
вторая, все еще сжимавшая нож.
— Покажи, — прошелестела девушка, пытаясь поднять голову.
Альмод осторожно подсунул руку под плечи — девчонка вскрикнула,
— помогая приподняться. Она глянула на себя, зажмурилась на миг.
Обмякла, опустив веки. Альмод уложил ее обратно.
— Спасибо…
— Потом скажешь. Когда выкарабкаешься.
Если выкарабкается. Хотя если она будет цепляться за жизнь так
же отчаянно, как только что тянулась к оружию — справится.
Уголки губ дернулись, пытаясь сложиться в ухмылку. Улыбка у нее
была неровной — сказывался шрам во всю щеку. Старый, похоже,
обожглась совсем маленькой, до того, как проявился дар. Когда
попала в университет, было поздно что-то предпринимать. Еще один
шрам вздергивал конец левой брови. Этот был относительно свежим, от
школярского поединка, скорее всего. Явно специально не стала
сводить.
Наверное, когда она была здорова, эта кривая улыбка в сочетании
с вечно поднятой бровью придавала ей невероятно ехидный вид. Но
сейчас, на сером лице с синими губами… Смотреть на это оказалось
неожиданно больно. Альмод в который раз выругался про себя — еще
немного, и над уличными котятами рыдать начнет. Совсем плох стал.
От усталости, что ли. Он шмыгнул носом, ругнулся уже вслух.
Закашлялся, сплюнул в очаг кровь. Потом сожжет, вместе с тем, что
осталось от одежды девчонки.