Она прижала панцирь ко второй щеке, чувствуя, как лицо
наконец-то расслабляется по-настоящему. Фарфор всегда был
прохладным. Казалось, что он вытягивает напряжение из-под кожи, и
оно копится где-то там, под ромбиками и стершейся позолотой. Может,
однажды панцирь треснет, и это будет очень, очень грустно.
Марш была очень благодарна маленькой черепашке без ног и головы.
Она протерла ее рукавом и с сожалением поставила на место.
– Аве Аби, – вздохнула Марш. Не раздеваясь легла поверх
покрывала и закрыла глаза, ловя под веки пустую темноту. – Выключи
свет и открой конвент «Абиси».
Она дала своему конвенту безликое название, которое ничего не
означало. Это был приватный конвент, личный, но Марш все равно
мутило от одной мысли, что кто-то наткнувшись на его название в
сети, решит попробовать его взломать.
– Чтобы выполнить запрос необходимо подключить гарнитуру.
– Надо же, а я бы не догадалась, – тоскливо пробормотала Марш,
нашаривая на полу виртуальные очки.
Она купила их сама, лучшую модель из тех, что были ей доступны.
Марш терпеть не могла тратить деньги и не любила их копить, но ради
очков даже специально экономила. Без конвента она, пожалуй, давно
бы забрала из социальной аптеки свою именную капсулу мизарикорда,
заперлась бы на все замки и уснула бы в этой чудесной темноте уже
навсегда.
Очки привычно сдавили виски и растеклись вокруг глаз
амортизирующей подкладкой. Марш не глядя достала трубку и табачный
концентрат.
В темноте и в сети ей нравилось еще и потому, что там не было
навязчивого блюра повязки. Но прежде чем созданное ей пространство
прогружалось, вокруг сгущался светящийся голубой туман, будто Марш
лишилась обоих глаз. В такие моменты горло сжимало паническим
спазмом, и больше всего хотелось сорвать очки, включить весь свет в
комнате, даже старые гирлянды, в которых светилось по три-четыре
огонька зажечь. Она себе не позволяла – для того, чтобы войти в ее
конвент приходилось приносить жертвы. Это и делало его настоящим,
не просто набором команд, правильно расставленных в правильном
сегменте сети. Черепашка и дырявый веер были молчаливыми
свидетелями – то, что никогда не знало жертв, не живет долго.
И спасения от этой жертвы не было, даже у мудрого Леопольда.
Сияние меркло, и вокруг сгущались стены в кремовом шелке, черные
оттоманки и высокий ребристый потолок крыши башни.