Удивительно, как мало они знали об этом поступке. Как мало он
знал.
Рихард погладил острый край прозрачной пластины с данными.
Что она слышала перед смертью? Что сказал ей Аби?
О чем она думала?
Какого цвета были ее глаза? На свежих записях она в красной
линзе. А какие были раньше – он не мог вспомнить.
Ей было страшно? На записи было не разобрать.
– Марш? – тихо позвал он.
И в эту секунду Рихард был уверен, что женщина в голубом
растворе оживет.
Марш не двигалась. Только саламандра – красноглазая и золотая –
кольцом обвила пустую глазницу.
Так могла начаться только хорошая история. С паучка, который
карабкается по бетонной стене, тянет за собой тонкий
провод-паутинку. С крошечных стяжек. Искр, красных в синей темноте
– они вспыхивали, когда паучок поворачивал.
Марш следила за гаснущими искрами, и ей казалось, что они
продолжают гореть.
Она видела весь узор – сама его составила. Собрала и
запрограммировала паучка, своего маленького смертника, даже
нарисовала ему на спинке букву «М». Это значило «Марш», но ей
нравилось думать, что это еще значит «мама».
У Марш бывали приступы сентиментальности, и они всегда
заканчивались именно так.
Искорка вспыхнула у черной оконной рамы. Сейчас паучок должен
был повернуть влево.
Всё было подернуто серо-голубой дымкой – барахлила дешевая
снимающая повязка, заменяющая ей глаз. Давно нужно было починить,
но даже этот голубой блюр не мог испортить предвкушения.
Это был старый дом, и он ужасно нравился Марш. Такой нелепый –
восемь этажей, покосившаяся треугольная крыша, квадратные окна.
Словно его нарисовал ребенок – желтыми мелками прямо на черноте
пустыря. А вокруг – электробашни в черных коконах кабелей, гудящие
и потрескивающие навязчивым фоном. Вокруг – обглоданные временем и
людским равнодушием остовы зданий, сплошь обломки, обрывки и гнутая
арматура. И среди этой разрухи – такое чудо.
Сейчас такого не строят. Удивительно, как этот домик вообще
остался стоять – забытый, покосившийся, но при свете дружелюбно
блестящий битыми окнами. Стоял-стоял дом, а потом понравился Марш.
И еще два до него понравились, тоже брошенные и неказистые.
Вообще-то Марш не обязательно было здесь стоять. Не нужно было
слушать, как ветер свистит на пустыре у нее за спиной. Как он
проходит сквозь решетки ржавой арматуры, как забивается в трещины в
бетонных плитах. Не нужно слушать, как вой превращается в визг,
когда ветер влетает в разбитые окна, но всё равно вязнет в гуле
электробашен.