Сначала был хлопок – тихий, с каким вылетает крышка из
порошкового игристого вина.
Марш прикоснулась к маске кончиками пальцев – пластик улыбался
шершавым швом. Улыбался вместе с ней.
Сейчас.
За хлопком пришел треск, тихий и жалобный, но нарастающий с
каждой вспышкой красного огонька. Вспышки учащались, и Марш уже
казалось, что они вовсе не гаснут. Освальд что-то бормотал, но
на самом деле никакого Освальда не существовало – был только
этот домик и паучок с буквой «М» на спине.
«Мама».
Марш улыбалась.
И когда пришел взрыв, узор, нарисованный паучком, разошелся
глубокими трещинами. Всего на секунду, чтобы потом вспыхнуть синим
и рыжим, разрастающимся светом.
Свет пришел раньше, чем звук – но когда звук пришел, не стало ни
гула электробашен, ни воя ветра на пустыре.
Восьмой, седьмой, шестой этаж – брызгали остатки стекол и
бетонная крошка, пламя обнимало опустевшие оконные проемы. Жидкое
рыжее пламя, вместо всех слов, всех конвентов, вместо всех!..
Ей так хотелось сорвать маску и балаклаву. Хотелось ярче
почувствовать запах дыма, обожженной земли, мокрого зимнего ветра.
Смеяться, визжать, хватать Освальда за руки, чтобы он разделил с
ней этот момент, раз уж не мог паучок с ее монограммой.
Но Марш не хотела оборачиваться. Не хотела терять ни секунды,
менять горящий дом на кислую рожу Освальда. Да и моментом делиться
она, пожалуй, вовсе не хотела.
Позади раздался мерный стрекот винтов – Освальд поднимал в
воздух снимающий дрон. Зеленые лампочки по углам, да, это дрон
обычных охотников за контентом.
Четвертый, третий.
Они с Освальдом специально пошли вдвоем, не позвали ни Иви, ни
Даффи. Просто парочка захотела потискаться на пустыре, поснимать
развалины. Вот их дрон, вот их глупые маски, за которыми они
наверняка прячут глупые ухмылки.
Зеленые огоньки на крыльях дрона присоединились к десяткам
других таких же. Ну еще бы, на такой инфоповод все слетелись как
мухи на дерьмо.
Взрывов больше не было. Дом горел, и, кажется, кто-то кричал. А
впрочем, Марш, наверное, просто померещилось.
Она наконец обернулась. Освальд стоял совсем рядом, положив руки
ей на плечи – а она и не заметила.
– Что такое? – хрипло спросила Марш.
Праздник кончился, слова затихли, и теперь ей стало грустно. Она
даже не была против того, что Освальд ее трогает.
– Смотри, – сказал он, показывая на дом. – Смотри, что…
та-а-ам…