– Угу… год – это, конечно, круто, – кивнул я. – Здесь срок,
наверное, один за шесть идет, как у постоянного офицерского состава
штрафбатов во время войны.
– Че, было такое? Год за шесть?
– Да. Хотел бы?
Немного подумав, отрицательно затряс головой:
– Не, ну на фиг. Там от своего пулю словить легко.
Ну слава богу, не совсем дурак.
Швейцар взглянул сквозь нас, и мы беспрепятственно прошли в
полутемный зал. Сев за столик у окна, я преувеличенно внимательно
изучил следы пятен на белой скатерти, четыре разорванные салфетки,
небрежно воткнутые в давно не мытый граненый стакан, помятость
одежды халдея и громко спросил, неопределенно очертив рукой
круг:
– Ваня, а в этом городе вообще есть приличные заведения? В этом,
к примеру, блюда из фарша я брать не рискну и тебе не рекомендую…
Не, я понимаю, что это не «Прага», – я брезгливо провел пальцем по
вилке, – но жирные приборы – это перебор даже для ресторана города
трех революций.
Официант, скривившись, сунул нам в руки по черной коленкоровой
папочке с вытертым тиснением «Меню».
– Тэк-с, – протянул я, разглядывая машинописные листы. – Давайте
по языку с горошком… Ваня, шурпу будешь?.. Значит, две шурпы,
только передайте повару, чтобы не забыл баранину положить. – Я
строго взглянул на официанта. – И… а давайте баранину же с рисом.
Тебе тоже? Две баранины. Вино будешь?
Ваня с некоторой робостью изучил винный раздел меню и попросил
рислинг.
– Э-э-э… ты уверен, что хочешь к баранине именно белое сухое? –
уточнил я и, увидев, как он замялся, повернулся к официанту: –
Красное сухое какое есть?
Хмыкнув и закатив глаза к потолку, тот перечислил:
– «Медвежья кровь», «Саперави» и «Каберне».
– «Каберне» – молдавское?
– Мм… Да.
– Вот его, – я оценивающе посмотрел на своего вероятного агента
на галере, – двести грамм ему. А мне – чай с лимоном.
Шурпа оказалась неожиданно добротной – с хороводом рубленой
зелени поверх мутноватой наваристой похлебки; сквозь зелень яркими
пятнами просвечивала крупно нарезанная морковь. Пошуровав ложкой,
обнаружил четвертинки картофеля, дольку репы, зеленую алычу и
дымящуюся ароматами восточных специй реберную часть – и все это
великолепие за восемьдесят пять копеек. Мне стало немного стыдно за
разыгранное представление.
– Эх, хорошо… – С довольным прищуром я изучил добросовестно
обглоданные и местами изжеванные ребрышки и пододвинул блюдо со
вторым. – Ну-с, продолжим… Слушай, Ваня, а чего тебя по фамилии
кличут местные, это же небезопасно, наверное?