С этим, впрочем, Михаил Суслов смирился, но гнетет тяжелой гирей
долг, а врачи теперь отпускают на работу не более четырех часов в
день. Приходится концентрироваться на самом важном, ведь передать
пост, увы, некому, и это проблема. Да, большая проблема…
Длинные тонкие пальцы, про которые и не скажешь, что
крестьянского сына, еще раз задумчиво поворошили лежащие на столе
листы.
Дверь беззвучно отворилась, и он вопросительно вскинул очень
светлые, почти белые глаза на вошедшую.
– Борис Николаевич звонил, пошел на обед, – доложила, стоя на
пороге, бессменная секретарша Шурочка. – А Пельше что-то нехорошо
сегодня, в больницу поехал.
– Ясно. Ладно, с Пономаревым пока одним обсужу. – Михаил
Андреевич достал из верхнего ящика пухлый конверт с деньгами и
каталоги издательств. – Саша, отправь, пожалуйста, как обычно.
Встал и двинулся к выходу, оставив листы на столе. Будучи почти
первым человеком самой мощной страны, он мог ничего не бояться, тем
более здесь, в этом здании на Старой площади, в цитадели партии. Не
было в этой стране силы, которая бы рискнула без спроса засунуть
нос в его бумаги.
Он легко мог стать и Первым: тогда, в шестьдесят четвертом,
многие секретари были готовы пойти за ним, а не за Леней. Именно он
был тем стержнем, вокруг которого потаенно складывался круг
недовольных, именно он рисковал больше всех, ведя закулисные
переговоры с глазу на глаз. И потом именно он открыто встал на
трибуну пленума и методично бросал Никите увесистые обвинения в
отходе от ленинского курса.
От прокурора на трибуне до нового Первого – один шаг, это было
понятно всем участникам пленума. Но он отказался, сам, заранее,
добровольно уступил еще на стадии договоренностей. Вся эта парадная
мишура – не для него, он любит работать. Пусть жизнелюбец Брежнев
красуется в капитанском мундире, его же устраивает роль бессменного
вахтового у штурвала или, даже вернее, штурмана, неутомимо
прокладывающего путь в будущее.
Он ни разу не пожалел о том, что посторонился тогда, ведь все
последующие годы последнее слово почти всегда оставалось за ним.
Да, по мелочам Брежнев иногда мог продавить свое решение, если они
расходились во мнениях, как, к примеру, в семьдесят втором, когда
решали, посылать хоккеистов в тур по Канаде или нет. Но по
действительно важным вопросам Брежнев никогда, совсем никогда не
принимает решение сам, а бормочет: «А это как Михал Андреич
посмотрит…» И это хорошо, ведь Второму больше, по сути, ничего и не
надо.