Ели неторопливо, обсуждая всякую всячину, и настоящий разговор в
небольшом столовом кабинете, отделенном от общего зала лишь тяжелой
занавеской, завязался только к компоту.
– Прочел я доклад Яниса, – бросил Суслов, загоняя куском хлеба
остатки пюре на вилку. – Интересно, но не более того. Не вижу
причин для той волны беспокойства, что он погнал в связи с этим.
Арвида Яновича запугал чуть ли не до приступа, тебя взбаламутил…
Спокойнее. Пусть Юра отрабатывает, его вопрос.
– Он уже и отрабатывает, аж зачистку аппарата начал. – Пономарев
приглушил, насколько смог, не сваливаясь в неуместный шепот, свой
мощный голос и теперь осторожно оглянулся, прикидывая, слышно ли
его за занавеской.
– Даже удивительно, что осмелился, – тонко улыбнулся Суслов, –
осторожный наш…
– Боится, – сдержанно усмехнулся в усы Пономарев.
– Да. И хорошо, пусть боится. Лишь бы от страха глупость не
выкинул. – Михаил Андреевич вытряхнул из стакана на ложку грушу и
внимательно ее осмотрел. – Вот за этим и надо следить. А остальное
– блажь.
Пономарев озабоченно вздохнул и уточнил:
– А Морис? Так и спустим? Просто утремся?
Суслов спокойно догрыз разваренный сухофрукт, сложил кисти рук в
замок и похрустел суставами, выглядывая что-то в глубине
полированной столешницы.
Пономарев чуть заметно поморщился. Этот мертвящий хруст,
издаваемый Михаилом Андреевичем в моменты задумчивости, был глубоко
чужероден этому зданию с его говорящими вполголоса сотрудниками.
Так, должно быть, хрустят у костров, попивая чифирь из оббитых
эмалированных кружек, потные мужики в фуфайках, те, что только что
валили лес и вязали плоты.
– Да… – протянул Суслов. – Кто бы мог подумать, десятилетиями
проверенный товарищ… Самое плохое, Борис, даже не то, что через
него шли деньги компартии США. Мы были с ним откровенны, вот что
плохо. Предельно откровенны с агентом ФБР.
– Что делать будем? Мне же с ним встречаться придется, а из меня
актер неважный.
– Из меня тоже. Да… – Суслов еще раз задумчиво хрустнул
суставами. – Нет, в такие игры мы играть не будем. Партия
отказалась от использования крайних мер, мы не можем нарушать наше
же решение. И не будем. Не тот случай.
Пономарев ограничился недовольным похмыкиванием.
– Предатели… Это болезненно, конечно, очень болезненно, как с
Морисом, но не опасно. – Суслов хладнокровно отодвинул пустую
тарелку.