Он никогда не рвался наверх. Работал, как честный коммунист, изо
всех сил, творя Историю вокруг. И История была к нему благосклонна,
выделив из прочих. Раз за разом его призывали все выше и выше,
вручали все большую власть. Он вошел в самый узкий круг высшего
руководства еще при Сталине, и с тех пор его влияние в стране и
мире только росло. Десятилетиями он применял марксизм на практике и
раз за разом достигал успеха. Практика – критерий истины, что может
быть лучшим свидетельством правильности марксизма, чем грандиозный
прогресс СССР?
Всю свою жизнь он растил коммунизм. И он надеялся, что его
запомнят именно таким – скромным и мудрым пестуном юного
коммунизма.
Ощущение правильности дарило где-то глубоко внутри теплое уютное
счастье, то самое, что испытываешь, сидя холодной зимней ночью у
растопленного камина. Суслов, безусловно, был счастлив правотой
своего дела, правотой своей уже почти прожитой жизни. Пожалуй,
больше всего он хотел бы так счастливым и уйти.
Тот же день,
16:15
Ленинград, улица
Чернышевского
Две чайные ложки мелко помолотой смеси арабики и робусты из
Франции, ложка советского сахара, чуть-чуть привезенной из дома
корицы, чтобы обозначить отступление от канона, и влить в джезву
холодной воды. Он поджег спиртовку и начал медленно, совершенно
механически, водить над ней медным сосудом, дожидаясь появления
идущего от дна сердитого гудения. Вдохнул проявившийся аромат и
замер на несколько секунд, собираясь с силами. Да, можно было бы
сегодня, после почти бессонной ночи, и не напрягаться, отложить на
завтра, а то и вовсе на понедельник, но он в свои двадцать девять
стал резидентом во втором по значимости городе основного противника
не потому, что давал себе послабления. Есть такое слово «надо», он
выучил его в детстве, поднимаясь со дна, и оно его много раз
выручало. Сейчас тоже надо, и поэтому Фред щедро влил в джезву
ирландского виски, испачкал безупречную черноту кофе несколькими
каплями до смешного дешевых местных сливок и отставил
настаиваться.
Он глубоко откинулся в кресло и закинул ноги на край стола,
бездумно глядя, как прогорает по контуру, обнажая багровеющий
табак, тонкая бумага очередной, раскуренной в две быстрые затяжки,
сигареты. Да, ему нравилось шокировать курятник, но еще больше он
ценил удобство, а именно в этой расслабленной позе, когда взгляд
беспрепятственно скользит по потолку, походя цепляясь за мельчайшие
трещинки в побелке, его мозги работают особо хорошо.