– Ты что? – встревоженно спросила она.
– А? – оторвался я от созерцания. –
А, любуюсь красивой девушкой.
– Дурак, – отрезала Тома, заливаясь краской
до самого белоснежного воротничка, и отгородилась
от меня листами с темами.
– Наверное, да, дурак, – помедлив, признал я
и медленно отвернулся.
Точно дурак. Привык к общению с нагламуренными
стервами за сорок…
Эльвира шла строго по алфавиту, и до звонка
оставалось заслушать только меня и Чистякову. Кошмар моих
школьных лет сидел через парту от меня, нахохлившись, подобно
небольшой злобной птичке, готовой задолбить своим острым красным
клювиком любого оступившегося на тропе знаний. Сегодня Эльвира
была очевидно нездорова, и болезненный цвет носика объяснялся
тем, что его ежеминутно терзали скомканным и безнадежно
мокрым носовым платком. Казалось, воспаленные глаза вот-вот
затянутся белесыми перепонками и она упадет со стула
на пол, воздев к потолку окоченевшие лапки. Однако это
все никак не происходило, время шло, очередь опрашиваемых
сокращалась, а англичанка, собрав силы в кулак,
продолжала методично потрошить нашу группу. Вот закончила
запинавшаяся на последней трети текста Ирка Родина.
Эльвира качнула головой, позволяя сесть, поморщилась
и после короткой паузы резюмировала:
– Four. Not confident and sequence of tenses
as usual.
Короткий взмах пера, и вот моя очередь идти
на Голгофу.
– Moscow is the capital of our country,
the Union of Soviet Socialist Republics… – бодро
начал я тарабанить выпавшую тему.
Англичанка ушла в себя, лишь изредка подергивая бровями
на каких-то значимых для нее ухабах.
Две страницы печатного текста уложились в пять минут,
и, финишировав, я опасливо замолчал. Эльвира сфокусировала
на мне взгляд и, задумчиво пожевав нижнюю губу, выдала:
– Sit down.
Авторучка нависла над журналом и, не ужалив страницу,
легла на стол. Учительница с чувством высморкалась,
чертыхнувшись вполголоса, и уставилась в окно. Класс
в тревожной тишине наблюдал за сбоем в программе.
Наконец, что-то для себя решив, Эльвира оторвалась
от панорамы города и перешла на русский:
– Соколов, задержись на перемене. Чистякова,
go on.
Последним из класса, бросая в мою сторону
сочувственные взоры, вымелся Паштет. Дверь хлопнула, отсекая меня
от воздуха свободы. Эльвира еще раз высморкалась,
с некоторой неуверенностью покрутила в руках авторучку,
как будто не знала, как приступить к разговору,
потом решилась: