Понедельник, 05 сентября 1977, день
Ленинград, ул. Москвиной
Пора. В два торопливых глотка, не чувствуя от волнения вкуса,
влил в себя остаток кваса, сунул пузатую кружку краснолицей
продавщице и шагнул вперед, выходя из-за белой бочки на середину
тротуара. Беззаботно спешащая домой Тома налетела на мой взгляд,
как на стену и, что-то сдавленно пискнув, попыталась сдать
назад.
- Ну, - пристально вглядываясь в девушку, я сделал еще пару
шагов навстречу, - так и будешь всю остатнюю жизнь от меня
бегать?
Она промолчала, несчастно глядя куда-то вниз и вбок, лишь на
скулах ее все ярче разгорались пятна нервного румянца, да на тонкой
загорелой шее над кружевом белоснежного воротничка загуляла
жилка.
Мое горло перехватило горькой нежностью. Хотелось схватить
девушку в охапку и, забившись в какой-нибудь темный и безлюдный
закуток, до самого вечера жалеть эту ненароком контуженную
случайным и, наверняка, мимолетным чувством. Я с большим трудом
подавил этот безумный порыв, и протянул руку:
- Давай уж портфель, горе... Пошли домой.
Она мотнула головой и спрятала портфель за спину. Вышло так
несвоевременно комично, что я против воли улыбнулся. Теплый
ветерок, что хулиганил в переулке, тут же подхватил и уволок вдаль
мою горькую печаль, оставив взамен спокойную уверенность.
Все пройдет и это тоже. Фигня все это. Жизнь прожить - не поле
перейти, можно и споткнуться. Один раз.
Я оценивающе посмотрел на фигурку перед собой. Нет, не отдаст
портфель.
- Хм... Ну, тогда просто пошли.
В молчании мы неторопливо шагали по тихому переулку, а еще не
знающее о наступлении осени солнце жарило нам промеж лопаток.
Я осторожно покосился на девушку. Немного изменилась за лето,
еще больше похорошев. Или это я подрос и теперь смотрю на нее чуть
под иным углом? Или соскучился без меры?
- Слышала, - забросил я удочку, - Набоков умер? В июне.
Тома впервые прямо взглянула на меня:
- Нет, - удивленно дрогнула бровь, - только про Элвиса Пресли
слышала.
- Ну да, и он тоже, - кивнул я, припоминая.
Память сначала сопротивлялась, словно раковина, нежелающая
расставаться с замурованным сокровищем, а затем, внезапно сдавшись,
выплюнула строчку, да прямо на язык; не успел я сообразить, как из
меня громко вырвалось: «we're gonna rock, rock, rock, 'til broad
daylight».
Я остановился, изумленно хлопая ресницами.