— Я и говорю — никакие, — не
унималась она. — С вашей маменькой надо блюсти себя в строгости,
чтобы проблем не получить.
— При чём тут моя мать, Долли? —
недовольно спросила я. — Мне нет до неё никакого дела.
Свою мать я воспринимала как
совершенно постороннюю инору. Помнить я её не помнила, но не жалела
об этом: вряд ли могла быть хорошей женщина, бросившая своего
ребёнка.
— Это вам нет. А другим очень даже
есть. Они смотрят на вас, а видят её, — убеждённо сказала она.
— Если кто-то смотрит на меня, а
видит другого, это проблемы того, кто смотрит.
— Если бы, — вздохнула она. — Смотрю,
вам папенька ничего не говорил?
Глаза у неё радостно заблестели —
значит, меня ждёт какая-то свежая сплетня.
— Что опять учудила моя мать? —
подозрительно спросила я.
— Да разве речь об иноре Болдуин? —
Долли воровато оглянулась на дом и понизила голос: — О вас и вашем
будущем. Папенька ваш написал Болдуину. Ну, тому Болдуину, который
очень хотел получить это.
Она ткнула пальцем в дом позади
нас.
— Я поняла, о ком ты, — буркнула я,
недовольная тем, что эта тема вообще поднялась. — Ты что-то
путаешь. Они давно в ссоре. С чего вдруг папа ему написал?
И не просто в ссоре, а имеют
принципиальные разногласия. Родственник наш работал в министерстве
магии и выступал резко против папиных опытов, уж не знаю, чем ему
так досадили бедные яблони. Только единожды результат папиного
эксперимента перелез через забор, решив, что он не растение, а
плотоядное животное. Тогда почти никто не пострадал. Кота папа
героически отбил, его хозяйке выплатил компенсацию за укороченный
хвост, а обнаглевшее экспериментальное дерево собственноручно
порубил на дрова. И правильно: кому нужна яблоня, которая может
вырасти и перейти с котов на хозяев? Кстати, яблоки там тоже были
так себе…
Но донос в министерство какой-то
нехороший инор всё же отправил, и по несчастливому стечению
обстоятельств он попал к нашему родственнику. Родственник к тому
времени уже знал, что ничего после папы не наследует, весьма
расстроился этим фактом, поэтому чрезвычайно возбудился, прочитав
донос, и устроил настоящее расследование. Полгода, наверное, к нам
ездили всякие типы, представлявшиеся следователями, и тщательно
проверяли папину работу, отчего мой родитель нервничал и злился. А
нервничать ему было противопоказано: больное сердце давало себя
знать при любых волнениях. При мысли об этом настроение, чуть
приподнятое с утра в предвкушении встречи с друзьями, резко ухнуло
вниз. Время шло, а проверки к отцу всё так же неожиданно приезжали.
И не было им ни конца ни края.